Скоро будет :з

Умные часы на запястье негромко вибрировали, подстраиваясь под сердцебиение нового хозяина, а хозяин этот стоял, глядя в одну точку, и не зная, что делать сейчас, радоваться за то, что дружище выбрался из пучин депрессии и занялся делом или же напротив, расстраиваться, потому что прекрасная, чистая, светлая квартира теперь напоминала склад контрабандиста. Пусть даже, зная Нираги, можно было не сомневаться в том, что внутри коробок вряд ли найдутся аккуратно запакованные пакеты с героином или хотя бы бедный камбоджийские дети.

— Спасибо.

Чишия отмер, направляясь следом за соседом на кухню. Ему нужно было переварить информацию, а для этого сначала занять свои руки, потому Шунтаро позволил Нираги колдовать над обеденным столом, а сам взялся качать приложение и настраивать часы под себя. Он никогда не пользовался подобными гаджетами, потому что знал свой пульс, давление и примерные фазы глубокого сна. И все-таки подарок стал приятной неожиданностью, как минимум потому, что какие-то вещи Чишии дарили только на День рождения и Новый год — родители (как правило, деньги) и коллеги (они обходились книгами и сертификатами в соответствующим магазины).

Часы довольно пискнули, синхронизировавшись с телефоном, и умная машинка принялась считывать пульс. Посчитав дело завершенным, Чишия опустил руку и пододвинул ближе к себе тарелку. От его взора не укрылись пятна чая и отпечатки пальцев, оставшиеся на толстом стекле столешницы. Тихо вздохнув, Шунтаро грустно подумал о том, что неплохо бы повидаться с Куиной и рассказать ей о новых событиях в своей жизни, а заодно узнать, ка она чувствует себя после выздоровления.

— Психолог не такой уж плохой вариант, — произнес Чишия. — Мне тоже порекомендовали. Точнее настояли. Для докторов это обычная практика.

Судя по Нираги, он все еще ломался, не в силах принять верное решение. Но какое именно решение будет верным не знал даже Шунтаро. Почему-то он не горел желанием встречаться с госпожой Арима.

— Расскажите, зачем вы сюда пришли.

Они сидели друг напротив друга, психотерапевт в кресле, что стояло в тени, так что видны были лишь ее длинные стройные ноги в модных кожаных лодочках. Чишия, напротив, сидел под светом лампы, и ему совершенно это не нравилось, ведь, как известно, на большинстве допросов применяется именно эта техника. В лицо заключенному бьет яркий луч, не дающий скрыть ни единой эмоции, тогда как полицейские находятся вне зоны видимости. Очень удобно, черт возьми.

— У меня есть предписание от главврача.

Взмах ручки. Она давит на бумагу блокнота, вырисовывая иероглифы. Чишия спокоен. Техника допроса на него не действует, потому что его эмоциональный диапазон не может поспорить своей широтой даже с зубочисткой.

— И все?

— Да.

Госпожа Арима сменила позу. Теперь она закинула ногу на ногу. Кожаное кресло под ней слегка поскрипывало. Запах мебель абсолютно свежий — раньше в больнице был психотерапевт, но по какой-то причине она ушла, а новая хозяйка пожелал сменить всю обстановку. Теперь все было как в классических американских фильмах — уютная мягкая мебель, рабочий стол из светлого дерева, кремовые шторы на окнах и мягкий ковер под ногами. Рисунок на нем был затейливым. Если смотреть с разных сторон, увидишь разные же фигуры.

— Хорошо. Вы можете звать меня Арима. Я могу называть вас Чишия?

Второй шаг — установление доверия. Это Шунтаро знал тоже — в его университете два года преподавали курс базовой психологии. После направления разделились, и одно время Чишия продолжить обучение на клинического психолога.

— Ваш дипломы, — он не дал ответ и повернул голову, рассматривая стены, украшенные рамками. — Государственный университет Токио, после два года в университете Иллинойс. И наконец практика, снова в Токио. Сначала частная, а теперь вы решили податься в больницу при университете. Захотели вернуться в альма-матер или есть что-то еще?

Женщина продолжала писать. Пауза затягивалась, Чишия равнодушно смотрел в сторону. Молчание его не беспокоило.

— Чишия, на последнем приеме у вашего лечащего врача вы упоминали о проблемах со сном. Кошмары, но не бессонница. В вашей семье кто-нибудь страдал расстройствами нарушения сна?

— Предполагаю, все дело в амбициях, — Шунтаро будто не слушал. — Вы добились, чего хотели. Уверен, Иллинойс принял бы вас с распростертыми объятиями, как и Токийский университет. Но преподавательская деятельность вас не интересует. Вам не так много лет, однако, как я понял, вы обладаете солидным опытом. Уверен, вы рассматривали для себя две возможности — отдаться деятельности в больнице при родном университете или же начать работу с заключенными. Вы здесь, а значит, последних вы решили приберечь на десерт.

— Какие у вас отношения с родителями?

Чишия медленно повернул голову и устремил взгляд на женский силуэт. А вот и третий шаг — поговорить о семье. Постараться найти причину в глубоком детстве. Возможно, ребенка подвергали физическому или эмоциональному насилию. Или же он и вовсе не знает своих родителей, потому что они отказались от него и передали на воспитание в приемную семью. Также был вариант с отцом или матерью, рано умершими. Или кто-то из родителей принял решение завести новую семью.

— Вы не найдете в моем детстве ничего интересного. Меня всего лишь мучают кошмары. Я хочу спать спокойно.

Ручка остановилась. Арима подняла голову и улыбнулась.

— Думаю, на сегодня хватит. Я выпишу вам рецепт, легкое снотворное. Пожалуйста, постарайтесь побольше гулять и дышать свежим воздухом. На следующей неделе мы продолжим во вторник, в то же время. Благодарю, что пришли, Чишия.

Он встал и поклонился, после чего направился к двери. Однако дернув за ручку, Шунтаро вдруг остановился. Среди дипломов он заметил кое-что странное, картину, единственную картину, что была в кабинете. На полотне было изображено чаепитие, и в героях Чишия безошибочно узнал Безумного Шляпника, Алису, Соню и Мартовского зайца.

— Что-то не так? — донеслось вслед.

— Во вторник, в то же время, — заучено повторил Чишия. — Благодарю за помощь, Онаки-сан.

Домой он вернулся раньше обычного и с некоторым удивлением заметил, что Нираги нет. На кухне нашлась кривоватая записка "Ушел гулять", сопровождаемая таким же кривым улыбающимся смайликом. Записку Чишия переложил в вазу, где обычно лежало печенье, после чего взялся за готовку, точнее все, что ему нужно было сделать, это разогреть ужин.

Дверь скрипнула и открылась в десятом часу, Шунтаро к тому момент уже устроился в гостиной, прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Он читал энциклопедию по психиатрии и поднял голову, когда Нираги, грязно выбранившись, запнулся о порог и буквально влетел в квартиру.

— Сложный день? — в голосе Чишии звучало равнодушное участие. — В холодильнике контейнер, разогрей. Думаю, ты голоден.

Этот день обещал стать одним из значимых событий. Не так уж часто из рук руководителя целой страны удостаиваешься награды. Блистательный Иван Фролов прибыл сюда, дабы получить новое свидетельство своих заслуг. И событие это породило такую волну слухов и мнений, что можно было с точностью сказать: равнодушных, как и неосведомленных в стране не осталось. То тут, то там тихо обсуждались подвиги Фролова, строились предположения о том, как будет развиваться дальше курс Советского Союза на международной арене. Люди съехались со всей страны, понимая, что это шанс увидеться с ним перед долгим перерывом. Ну и, конечно, кто же упустит случай представиться лично Сталину, завести разговор, чтоб потом иметь возможность обратиться, в случае возникновения необходимости? Присутствующие предпочли одеться торжественно, ведь ситуация не просто того требовала, но и располагала блеснуть вкусом на великом сборище партийной элиты, других функционеров рангом пониже и, пес знает, кого еще. Зал был ярко освещен, но где-то рядом постоянно крутились офицеры НКВД, следя за порядком и безопасностью гостей. Не напрасно ведь резная дверь скрывает коридор, ведущий к отдельным комнатам. Сейчас даже она обрамлена золотистыми панелями, символизируя то ли лагерные врата в жизнь арестантов, то ли путь в сам Рай. Но в отличие от рая, жизнь – штука действительно непостоянная. Даже если ты уверен, что все заранее распланировал, учел возможные неудачи, по пунктам расписал свою жизнь до самой старости, то наверняка произойдет что-нибудь такое, что сомнет твой план, как пачку из-под папирос «Герцеговина Флор». И в такой момент вступает в игру умение приспосабливаться, менять планы прямо на ходу, вычеркивать неэффективные пункты и, счастливо улыбаясь неожиданностям, делать вид, что все идет так, как должно. Если же все это тебе не под силу, но без планирования ты жизни все-таки не представляешь, то будь готов, что мир потихоньку начнет тебя пугать. Просчитывание всех мелочей – это про него. Все-таки смена партийцев, пугающие исчезновения, прибытие сотрудников НКВД — набор факторов, способный сбить кучу планов и вогнать в панику о собственном будущем, а то и жизни. В Кремле, который был наполнен торжественностью, до краев, происходило нечто настолько странное, что даже приближенные к Сталину, будучи одними из самых способных и сильных функционеров, не знали, что произойдет. Вопросов было гораздо больше, чем ответов, а тем временем будто бы для каждого была угроза пропасть следующим. Что общего было в исчезавших? Разные биографии, партийные курсы, интересы и способности, семьи, анкеты и планы на будущее. Так и осталось невыясненным, почему кто-то возвращается через неделю, а кто-то уже никогда. В то же время некоторые, вернувшись, не приходили в себя больше месяца. Поговаривали, что в них замечали некоторые странности, которые ранее им были несвойственны, но всегда остается вероятность, что они всего лишь растеряв своим отсутствием. Интересно, близкие друзья заметят в них какие-то изменения? Победителей не судят, а Иван Фролов победила. Правда, сейчас его удачу можно сравнить с удачей человека, который засунул руку в кувшин с ядовитыми змеями и вытащил ужа… но все же хорошо закончилось. Или хорошо началось, потому что, то, о чем думает Сталин, это ведь только начало. Начало мирной жизни, где не станут разделять баррикады разных сторон войны и стены Лубянки… где Фролов больше не воюет. Жесткие глаза внимательно-пристально следят за оживлением присутствующих, за тем, как все проходит в норму, ему не нужно использовать датчики или молитвы, чтобы чувствовать, как сердцебиение, дыхание, все едва не останавливается. Это ведь ему даже при появлении новых лиц ему просто нет никакой необходимости представляться, его знают всегда и все. Его имя одно из тех в списке вип, которое стоит в самом его начале, даже если самого этого списка попросту не существует. Потому первым инстинктом было вспылить, отчитать Ивана за неоправданные риски, заставить пообещать никогда более не озвучивать подобное. До действия, впрочем, не доходит. Сталин думает, что уже взял контроль над происходящим в свои руки, но это очевидно лишь ещё сильнее подстёгивает в Иване желание начать свою собственную игру. Только одно дело слушать рассказы об аресте за неосторожное слово, как чём-то далеком и едва реальном, совсем другое уже столкнуться лицом к лицу, пережить лично. Сталин перед прикреплением награды всматривается в лицо офицера своим вечно пристальным взглядом, как будто, способен рассмотреть нечто, недоступное обычному человеческому глазу. Для всех ли своих подчиненных он рисковал собственной жизнью? Да, он помнил его достаточно храбрым и самоотверженным, но в разумных пределах. Фролов, о котором Сталин был осведомлен, понимал бы, что живым он спас бы куда больше людей, принес бы большую пользу, чем если бы умер ради кого-то одного. И всё же, мужчина пошел на этот рискованный шаг.
- Так точно, товарищ Сталин! Красная Армия готова выполнить любой ваш приказ! Она с радостью уничтожит всех врагов трудового народа.
Значило ли это что-то? Хороший вопрос, ведь почти каждая церемония награждения сопряжена с риском, и с политическим в том числе, например, когда награждаемый произносит слова, которые нужно изгнать из головы слушающих, изгнать любые сомнения в их истинном смысле и заодно самому не попасть под действие сомнений. Ответ Фролова Сталину предполагает риск, если награждение пойдет не так, то может вспылить Сталин, и последствия тоже не всегда легкие. Деловой какой! Только посмотрите на него… Обычно Сталин тоже не прочь побыть в центре внимания, но сегодня его преследовало чувство досады. Ответ Фролова смог показать его с определенной стороны, поэтому не стоило и стараться переспрашивать. Но вот на сталинском лице улыбка, а озвученная фраза действительно не звучит столь уж пугающе. Что не отменяет всех возможных вариантов, из которых Ивану просто повезет отделаться малым. - Что ж, раз так, то не будем дальше считать себя непутевыми и доверчивыми. Поскольку Вы признаете, что Красная Армия с радостью уничтожит всех врагов трудового народа, но сама состоит из какого-то иного народа, хорошо бы нам разрушить иллюзии присутствующих здесь товарищей. Мы награждаем Вас впервые и многого можем не знать. Так что представления советских людей о Красной Армии не то что бы будут совсем неверны. — обозначил Сталин, не убирая руки. - Просто военные редко доживают до глубокой старости — их профессия этого не предусматривает. Трудовой народ не хочет умирать так же, но разве же трусость, при всех ее недостатках, неплохо защищает от смерти? Тем более, солдаты обычно на полях сражений, а мирные, нормально не кушая, трудятся в городах, следовательно, мы видим их чаще. И я надеюсь, Вы не очень сердитесь на нас за ложные суждения о военных в сравнении с Вашими, Иван Денисович? — Сталин дразнит откровенно, его лукавая усатая улыбка обнажает ряд не слишком-то белых зубов и ярче зажигает искры в глазах. С интересом он рассматривает и самого офицера, когда тот выходит вперёд, но дает понять, что не время выбирать место, будто устраиваешься среди подушек расслабленно и комфортно, словно бы всю жизнь привык отдыхать именно так на европейских мягких диванах. Надо отдать ему должное: в роль автора героического поступка Иван вживается практически так же органично и легко, как Иосиф Виссарионович — в свою и это еще больше подстегивает интерес к происходящему.

Некоторые из беззаботных островитян уже расстелили свои полотенца в ряд на белых песчаных дюнах у самого края воды, под голубым небом. Песок под их спинами был горячим, но свежий бриз с пролива приносил прохладу. Мелкие волны лизали берег прямо у ног. Начинался прилив, и местные знали, что скоро им придется передвинуться подальше от воды, но эти мгновения середины октябрьского дня были слишком прекрасны, чтобы их прервать.. Гранитные выступы мыса склонялись в сторону пролива, защищая белый полумесяц пляжа от высоких океанских волн. Крики чаек доносились от скального островка, где были их гнездовья. Умевшие рисовать, говорят, даже плавали туда на лодке, чтобы делать эскизы птенцов, ожидающих, когда родители принесут им корм. Такое место по праву могло бы считаться райским курортом и одним из самых желанных мест отдыха у жителей. Чистейший белые пляж, тропические заросли, яркие зеленые леса, вулканы притягивали бы сюда многих искушенных туристов, кабы дружелюбная атмосфера. Теплый ласковый океан, покачивающее на своих волнах купающихся может тоже восприниматься по разному. Все индивидуально. Кому-то нравилось это ощущение легкости в теле, которое дает стихия, кто-то в восторге от прозрачности воды, потому что видно дно на несколько футов в глубину, или же женские ножки, шевелящиеся под водою. На фоне играет незатейливая музыка по какой-то радиостанции и кому-то это место кажется раем, а кому-то просто наплевать. Все, имеющие разума несколько больше, чем у рыбки из аквариума, по своему воспринимают и океан, и пляж, и происходящее. Тем более, что каждый на этой локации занимается своим делом, хотя все вместе называют это... как же? Как назвать место, где все еще было тепло и солнечно, бары только то и делали, что разливали бухло и считали баксы, правда, не от туристов, танцы, музыка, венки из цветов, и конечно же краткосрочные, нет, не курортные, но наверное, пляжные романы. Вот, кстати, симпатичный носик сморщился, едва девушка выдавила на ладошки чуть-чуть крема для загара и прошлась им по своим длинные точенным ножкам. Да детка, наконец то ты можешь расслабиться. Джерри уже представил, как там высматриваешь сначала свободное место, потом зонтик, лежанку, хорошо, если всё это еще возможно взять напрокат. Или приходится искать из того что есть. А может, прикупить ещё пару полотенец чтобы, если уж валяться, то не на земле. И как-то подозрительно поглядывает на остальных, как говорят психологи, синдром военного. Хотя никто не помышляет о том чтобы сделать тебе что-то не так. Да и мускулистый парень с красивой девушкой на пляжах не редкость. И Такер думает о том, как здесь тесно, иногда приходится перешагивать через загорающих, да и пляжи из местных казались чем-то, чего Такер еще не знал. Хотя, как ему это узнать, он не на машине, и не на мотоцикле, на котором классно рассекать воздух, но он лишён много чего романтичного. К примеру, ночью запастись попкорном, откинуть верх и смотреть кино из автомобиля, сидя на передних сидениях. Хотя, с другой стороны, что может помешать смотреть с мотоцикла. Джерри так думал. Не-а, если и был бы мотоцикл, то мотоцикл, то его будут собирать под его присмотром... возможно. пляж заполнялся отдыхающими, которые укладывались на свои полотенца и напитывались теплом под горячими лучами  тропического солнца, пронзительными воплями чаек и тихий шелест волн, набегающих на песок. Хрупкая золотоволосая девушка лежала на песке и, мечтательно улыбаясь, смотрела в склонившееся над ней лицо такого же светловолосого юноши. А он не сводил с нее влюбленного взгляда, и с его губ срывались нежные слова. Океан и морской соленый ветер, играющий с волосами, приятно щекочет лицо. Кожу немного обжигает от лучей солнца, но девушку спасает смуглая кожа. Идеальный день в идеальном месте. Немного отдохнуть от городской суеты, посмотреть на красоту природы, сделать сногсшибательные фотографии, подрумянить цвет лица и пропитаться морской солью – вот тот самым минимум, который запланирован многими. Да, все идет прекрасно с самого раннего утра и ровно до середины дня, пока Джерри не отправился к раздевалке, чтобы переодеться. Но, кажется, и ее хватает, чтобы перечеркнуть все то хорошее, что происходило ранее. Такер захватил с собой книгу, которую собирался дочитать в течение месяца, да так и не собрался. В городе на чтение совсем не оставалось времени – приходилось контролировать бьющую через край энергию бойцов, одновременно вести дела в клубе и разгребать горы бумаг, скапливавшихся на рабочем столе. Что, если бы он мог бы оставить шумный, суетный и целыми днями вот так беззаботно бродить по пляжу? Каково это – иметь возможность каждый день гулять по берегу океана и ценить самые простые радости, которые может предложить жизнь? В здесь этой суете выделялась молодая девушка, кормившая хлебом чаек. Она бросала куски каждый раз в новое место и смеялась, видя, как птицы бросались за добычей, отпихивая друг друга и издавая пронзительные крики. Одна чайка умудрилась подхватить кусок хлеба на лету и тут же рванулась за следующим, чем вызвала у девушки новый приступ звонкого смеха. Океан поет, зазывает своими шумными раскатистыми волнами. Такеру хочется нырнуть в него и превратиться в Посейдона, который живет в самых глубинах. Подниматься к кромке воды только во время шторма, чтоб отправлять в пучину моряков, или лунными ночами в лучах небесного светила. Отраженный свет - это ведь тоже свет, но почему он не ранит? Будь же проклят тот день, когда ради красивых видов, вдохновения и сомнительной книжки, придется еще хоть раз рисковать своими нервами. Кажется, роковой ошибкой стало во время этого небольшого стихийного бедствия подойти к раздевалке. Перед глазами резко все начинает плыть, словно Такера засунули в центрифугу и начали подготовку к полету в космос. Нормальность этого утра не предполагала непредвиденного риска для ребенка, и пляж для Такера, в телефоне которого, как назло разрядился аккумулятор точно раздвоился, породив параллельные реальности. В одной из них обычные люди распивали бодрящие напитки, каждый свой, обмениваясь сдержанно-тёплыми репликами. В другой беззаботная мать малыша превращалась в проказу на теле безопасности остальных Острова, словно эти расслабленные, пляжные эпизоды жизни - временное помешательство, на которое не имеют постоянного права ни он, ни другие жители. Ноги совершенно не чувствуют опору. Даже схватившись за тумбочку, перед глазами продолжается калейдоскоп лиц и предметов. Людей вокруг было немало, но либо Такер со своим приматом в короне и колючей проволокой на спине выглядит совсем уж угрожающе, либо люди как и везде, не отличаются особой отзывчивостью. Руку помощи не предложил ни один, как и телефона. Просто легкое путешествие по пляжу в красивых локациях, готово превратиться в худший кошмар в его жизни. Лоб покрывается испариной, сердце стучит о ребра так, словно вот-вот проломит их. Впервые в жизни ему становится не по себе от того, что он не знает, где найти мать малыша. Он не понимал, что конкретно делать, словно находился в симуляции с двумя вариантами ответа, от которых зависела концовка сюжета. Надеяться на то, что ребенок откажется познакомиться с огненным муравьем, чья боль при укусе, как от огня, а яд может привести к смерти, не приходится. Он всё барахтался в социальной неловкости и, тем не менее, переступал через неё, во многом из злости на собственный страх, словно тот пытался диктовать условия: «Нет, тебе нельзя его просто взять, ты потеряешь свободу и станешь очередным удобрением полиции». Насколько обоснован был этот страх? Как и любой другой, возникающий вне ситуации прямой угрозы, он был иррационален, следовательно - глуп. Джерри схватил на руки ребенка. Он не мог привыкнуть к тому, что дети плачут так часто, но сейчас он точно моряк в океане, должен был не потерять голову при зове сирены. За стенками действительно кто-то мелодично захлебывается новой волной подпирающих стонов. Волны экстаза рождаются на чьих-то пальцах, сжимаются чьими-то мышцами на чьем-то члене и выдавливают градиентный стон. Тихое и привычное мяуканье знакомое Джерри по своим девочкам, взрывается новым, несдержанным стоном.
- Мне нравится как ты это делаешь, - отрывисто вещает кто-то хриплым голосом, пока Джерри успокаивает плачущего малыша. - Хочу. Больше, мой жеребчик - секс - это не вульгарная порнуха по ТВ и не нежная эротика из женских романов, это что-то среднее, балансирующее на грани. А уж на какую сторону перевернуться решает кто-то один или, может быть, оба. Ненависть Такера от выбора теми, кто сейчас в раздевалке этой самой стороны, эхом разносится вокруг. Руки уверенней держат малыша, а желание заставить корчиться на песке от приступов невыносимой боли, от сильнейшего рычага локтя того, кто оставил на пляже ребенка без присмотра, все чаще посещает его. Мужчину одолевает гнев, бессильный, и от него он чувствует себя беспомощным и злится еще сильнее. Неимоверными усилиями ему удается сдержать себя и не разнести эту раздевалку. Он стучит с намерением попросить телефон. Крепко и уверенно, но это все идет в полный разрез с тем, как этот стук ощущается теми, кто внутри.
- Мне… - начал, было, говорить Огненноволосый, запинаясь. На самом деле, Джерри многое бы отдал, чтобы отмотать время назад. Наверное, никто так сильно не сомневается в собственных принятых решениях, как он. Вот и сейчас он только лишь скалится на их стоны про то, кто горячий и насколько глубже. - Жеребчик? Еще какую хню ты придумаешь? Жеребчик еще не знает, что такое «горячо», даже не догадывается. Хватит устраивать цирк, сейчас люди сбегутся, а поверь, одна на редкость нервная личность уже рядом. Са!!! - замахивается Такер на стену и сейчас действительно жалеет, что держит ребенка, а под рукой нет ничего тяжелого. С другой стороны, возможно, смерть будет быстрая, и он почти согласен пойти за белым флагом и попросить у кого-нибудь телефон позвонить Тее Моралез, если б не похабные фразочки в раздевалке, которые он уже терпеть не может. - Да заели!!!! — закатывает он глаза, но не отрывает от раздевалки взгляда, потому что не знает чего ожидать, и потому что еще чуть-чуть и в глазах начнет темнеть от ярости. Не желая, чтобы это случилось, Джерри бьет кулаком по стенке, чтобы те двое наконец заткнулись.

Такер с легкой задумчивостью рассматривал очередное творение логики своей жены. Как ценитель необычного он не мог остаться в стороне, чтобы не оценить идею близкого человека. Получилось красиво, даже очень и сердце трогало. Трусики, в котором было запечатлено желание Наталии были недешевыми и мокрыми. Будоражили воображение и давали нужные чувства. Не просто вещь. С помощью их владелицы им хватало игры красок и полутонов, как в картинах. Не просто красивый кусок ткани. Точно намного значимее. Это интересовало Джеффри больше, чем если бы дело касалось только просмотра порно вдвоем. Может быть, потому что ей было очень хорошо известно, насколько тяжело соблюдать выдержку. Вероятно, даже куда лучше, чем остальным парам, находящимся в торговом центре. И уж точно лучше, чем охраннику, мнение которого Такера не особенно заботило и хочет ли он, чтобы люди вокруг услышали его ценное мнение. Мы все не можем знать когда появится то самое чудо, но ждем его, как, к примеру, подарок на Рождество. Разве что не встаем рано и не бежим смотреть принёс ли Санта подарок. И от этого столько радости, но прокатывает когда тебе пять и ты ещё веришь, что это чудо будет каждый год. Рассказы родителей, что чудеса бывает и зубные феи и вся другая нечисть. Смешно. В такие вещи, например, Такер перестал верить очень давно. Нельзя сказать, что это случилось в пять, но точно в десять после того, как бабушка решилась переодеться в Санту и очень жестко спалилась. Вся вера в чудеса когда-то заканчивается и вот сейчас, когда Такеру уже 30+, в нем порою просыпается желание увидеть чудеса. Так было и в этот раз. Поездка в один из торговых центров Монтерея не была долгой, и несмотря на то, что он вполне мог бы задержаться на часок другой, чтобы, к примеру, поглазеть, чего такого экстраординарного есть в местных магазинах, экс-чемпион как-то интуитивно чувствовал, что нужно скорее вернуться домой. Такеру аж захотелось закатить глаза, но он решил сказаться очень воспитанным. Объяснений такой спешке не было. Все у них было достаточно спокойно, даже секьюрити все это время не докучали своими напоминаниями правил поведения, что уж говорить о том, чтобы как-то беспокоиться и положении дел семьи Такер. И все ж-таки на душе у Огненноволосого от прикосновений жены было неспокойно. Когда ее любопытные пальчики, пока, конечно, не ведомые его ладонью, коснулись его члена, он сглатывает, показывая, что можно сжать чуть сильнее. Но именно сегодня, 12 июня, Такер впервые жалеет о том, что супруга не купила для спальни шторы блэкаут. Правда, чем больше он думал об ответственности жены, тем паршивее становилось от того, что кое-какое свое дело супруга так и не довела до конца. В какой-то момент – Джеффри и сам упустил, когда именно это произошло, Он слегка сжимает зубы от лёгкой досады от ее бестактного поведения:
- Что за сеанс спонтанного стриптиза? Наталия! Ты с ума сошла?! – после того, как модель на свой страх и риск, причем без всякого стеснения сняла с себя промокшие насквозь трусики, уже было не до красивых речей. Но самое удивительное то, что позже они оказались где-то под покупками. Как новый купальник или нижнее белье. Или даже трусиков. Вот, это уже точно была заявка на победу. Такер преодолевает пространство торговой площадки, и чудом умудряется едва ли не вырвать сумки из рук супруги. - Я сейчас посмотрю на указатели и попробую определиться, куда тебя затащить, а ты уж потрудись объяснить, что ты здесь устроила, - мужчина был даже не зол, скорее обескуражен, потому что знал наверняка, что сам он уж точно ничего не предлагал и не делал того, чтобы раскрепостить супругу, и уж тем более вызвать столь бурную реакцию. Страсть имеет темно-красный цвет вызревшей крови и вероятной расслабления, но супружеский секс имеет ярко-красные всполохи ярчайшего пламени самого высокого костра. И если бы можно было, Наталия бы возвела его немедленно. Джеффри никогда не был против того, что его супруга испытывает чрезвычайную привязанность к сексу с ним во всех его проявлениях. Вот только проблема заключалась в том, что как раз именно он был причиной ее неконтролируемого неистовства, от которого пару раз даже темнело в глазах. Бывало по-разному, ведь характеры, что у Джеффри, что у Наталии был отнюдь не сахар, и флегматичностью и изрядным спокойствием оба вовсе не отличались. Вообще-то можно было бы искренне оскорбиться такому поведению со стороны супруги, потому как ни разу за время семейной жизни, Джеффри не давал женщине ни единого малейшего повода хоть как-то усомниться в его любви и желании ее тела. И было это чистой правдой.
- Джеффри, попробуй меня догнать. Где тут туалет?
- Ты ставишь меня в жутко неловкое положение. Что, если я буду выглядеть глупо, как когда догонял твою машину по пути сюда? — не если, а наверняка. Раньше Такер не подумал бы, что такая извращенная скромность может возбуждать. Наталия тревожила его мысли и его сны каждый божий день и каждую ночь и Джеффри потер виски и решил, что идти нужно по отработанной схеме, а там они вместе уже разберутся что к чему. Потому, не собираясь никого догонять, она быстро настрочил смс-ку жене, мол, да, я в курсе, что из догонялок ничего не выйдет, проверь ещё раз указатели по полной.
- Пойдем, поиграем?
Вполне возможно, что это была всего лишь излишняя мнительность, но Такер решил понаблюдать, временно больше не отпуская подобных комментариев. Он рассматривал жену с нарастающим… замешательством? Ведь не был окончательно уверен, какие такие мысли сейчас шевелятся в ее голове, и ему оставалось утешаться прикидками.

Ему намекнули, что у Рук та же проблема, что когда-то была и у него. Вокруг полная задница и все смотрят на тебя в надежде на спасение, а ты понятия не имеешь чем не то что кому-то, себе чем помочь!

Ему сказали дать Рук пару напутственных слов, но в суматохе общего кошмара забыли, что Адаар, он… ну. Адаар. Ему как бы тоже очень сильно не хватало напутственного слова! Он не нанимался опять спасать мир, этим должны были заниматься те, кто за десять лет рассосался по всему Югу и укреплял свое положение! На что ему доверили выбирать Верховную Жрицу? А зачем надо было мучаться с тем, кого посадить на престол Орлея? Ох, ну и вспотела у него тогда жопа, стоя перед императрицей, ее братом и любовницей… но это было тогда. Что же им было делать сейчас?

Валить до того, как в Инквизиции поняли, что за эти годы он совсем не поумнел. А куда?

А в глушь. Желательно, где всем насрать на то, что ты Инквизитор.

Морозная котловина выглядела как никогда заманчиво, а вездесущие элувианы позволили добраться до нее в считанные часы. Сам он понятия не имел, как это работает, но в этом, слава Андрасте, прекрасно разбирались другие. Морриган или сама Рук, главное, что они не требовали от него хотя бы этого.

План был прост: послать все к чертям и просто гулять. Немного половить рыбу, отбиться от диких животных, послушать пение съедаемых огромными пауками сверчков, посмотреть на восход с тевинтерских руин. Адаар думал, что будет достаточно взять запас вытяжки эльфийского корня, припасы и оружие, прямо как в старые добрые времена. И уйти тихо, чтобы никто не знал куда.

К сожалению, последнее было совершенно невозможно. Ага, сейчас, уйдет он, а его потом за рога обратно притащат и он же будет виноват! Ну нет уж, он же не дурак, он тоже умеет строить сложные схемы! И вообще, по отчетам, недавно в Ферелдене видели Хардинг в компании деда и скелета в сапогах, а раз можно им, значит можно и Рук, и самому Адаару! Так что нечего стыдиться!

— Привет!

Они договорились встретиться на месте. Адаар пришел даже пораньше, успел разговориться с часовыми в лагере неподалеку, потерять и снова найти угощение для оплотного зверя.

— Нам надо будет заглянуть в оплот и… — он на секунду сбился, вспоминая, как правильно. — выразить жителям свое почтение. Надеюсь, ты не против?

Надо было спросить, все ли у них хорошо. Хотелось надеяться, что да, и что в Морозную котловину порождения добраться не успели. А если и успели… не впервой любоваться видами под хруст костей каких-то тварей. И как хорошо, что Рук — настоящая Серая Стражница и точно-точно почувствует скверну. Эх, знал бы он секреты Серых Стражей тогда, десять лет назад, ходил с Блэкволлом по Глубинным тропам до тех пор, пока тот не признался бы в обмане.

— О, и еще! — он передал Рук небольшой мешочек с яблоками. — Это для Сторваккер. Тебе понравится!

Ему намекнули, что у Рук та же проблема, что когда-то была и у него. Вокруг полная задница и все смотрят на тебя в надежде на спасение, а ты понятия не имеешь чем не то что кому-то, себе чем помочь!

Ему сказали дать Рук пару напутственных слов, но в суматохе общего кошмара забыли, что Адаар, он… ну. Адаар. Ему как бы тоже очень сильно не хватало напутственного слова! Он не нанимался опять спасать мир, этим должны были заниматься те, кто за десять лет рассосался по всему Югу и укреплял свое положение! На что ему доверили выбирать Верховную Жрицу? А зачем надо было мучаться с тем, кого посадить на престол Орлея? Ох, ну и вспотела у него тогда жопа, стоя перед императрицей, ее братом и любовницей… но это было тогда. Что же им было делать сейчас?

Валить до того, как в Инквизиции поняли, что за эти годы он совсем не поумнел. А куда?

А в глушь. Желательно, где всем насрать на то, что ты Инквизитор.

Морозная котловина выглядела как никогда заманчиво, а вездесущие элувианы позволили добраться до нее в считанные часы. Сам он понятия не имел, как это работает, но в этом, слава Андрасте, прекрасно разбирались другие. Морриган или сама Рук, главное, что они не требовали от него хотя бы этого.

План был прост: послать все к чертям и просто гулять. Немного половить рыбу, отбиться от диких животных, послушать пение съедаемых огромными пауками сверчков, посмотреть на восход с тевинтерских руин. Адаар думал, что будет достаточно взять запас вытяжки эльфийского корня, припасы и оружие, прямо как в старые добрые времена. И уйти тихо, чтобы никто не знал куда.

К сожалению, последнее было совершенно невозможно. Ага, сейчас, уйдет он, а его потом за рога обратно притащат и он же будет виноват! Ну нет уж, он же не дурак, он тоже умеет строить сложные схемы! И вообще, по отчетам, недавно в Ферелдене видели Хардинг в компании деда и скелета в сапогах, а раз можно им, значит можно и Рук, и самому Адаару! Так что нечего стыдиться!

— Привет!

Они договорились встретиться на месте. Адаар пришел даже пораньше, успел разговориться с часовыми в лагере неподалеку, потерять и снова найти угощение для оплотного зверя.

— Нам надо будет заглянуть в оплот и… — он на секунду сбился, вспоминая, как правильно. — выразить жителям свое почтение. Надеюсь, ты не против?

Надо было спросить, все ли у них хорошо. Хотелось надеяться, что да, и что в Морозную котловину порождения добраться не успели. А если и успели… не впервой любоваться видами под хруст костей каких-то тварей. И как хорошо, что Рук — настоящая Серая Стражница и точно-точно почувствует скверну. Эх, знал бы он секреты Серых Стражей тогда, десять лет назад, ходил с Блэкволлом по Глубинным тропам до тех пор, пока тот не признался бы в обмане.

— О, и еще! — он передал Рук небольшой мешочек с яблоками. — Это для Сторваккер. Тебе понравится!

Придворная знать завистливо скрывала свои надменные улыбки за веерами, всё ещё не понимая, каким образом эта дикарка сводит с ума королевских персон. Вихрь интриг и сплетен витал в воздухе, усиливая волнение и любопытство. Селина, в свою очередь, не ожидала такого поворота событий, но они были ей на руку. Со второго этажа своего личного балкона она одарила свою подданную одобрительным кивком. Морриган же не нужно разрешение, она и так берёт то, что ей по праву. Её янтарный взгляд был полон неподдельной страсти: она уже предвкушала следующий ход в своей Игре на поле интриг и власти.
— Я думала, что ты испугаешься... как обычно... — хитрая улыбка не сползала с лица ведьмы. Зачем ей какая-то искусственная фарфоровая маска, если Морриган всю жизнь играла не свою роль: примерная дочь, защитница Ферелдена, теперь же золотая рыбка на посылках — всю жизнь скованная в желаниях других. И Алистер также всегда был отражением чьих-то амбиций. Эту пару сковывали желания собственной свободной жизни, у замков которых никогда не существовало ключей. Слова Ведьмы всегда кололи сердце бедного серого стража больнее всего, потому что она хотела причинить такую же боль и себе. Она возненавидела Алистера с их самой первой встречи: несуразный, смазливый, будто бы вместо фехтования посещал занятия по поеданию третьей порции ферелденской похлёбки, и его щенячьи глаза так и просили о помощи, когда девушка обрабатывала его раны. Слишком слабый человек, чтобы стать очередным сокровищем её матери. Флемет никогда не приводит случайных гостей, и Морриган надеялась, что её мать в очередной раз возьмёт с них непомерную плату... Но вместо этого даровала своей дочери временное чувство свободы в обмен на ребёнка во чреве от этого глупого юнца. И теперь ей придётся... нет, ей необходимо ему всё объяснить, чтобы вновь не потерять. Почему ушла и почему так и не вернулась.

Свечи задрожали в такт танцорам, и в бальный зал теперь освящал приглушённый интимный свет. Хохот и музыка сливались в единую какофонию. Мягкая рука Морриган ложится в слишком грубую ладонь каменщика, и в своём платье она, словно чёрный лебедь, гордо подняв голову, плывёт среди расступающихся перед ними актёров-людей. Не делая реверансов перед особым гостем сразу кладёт руку ему на плечо, но даёт быть главным в этом странном танце. На неловкий комплимент короткий ответ:
— Я знаю, — но улыбка её становится мягче, словно у мартовского кота, укравшего стакан со сметаной. Между ними витало что-то более напряженное, чем просто приятное общение. Встреча не просто любовников, а любимых, чьи амбиции не давали им быть друг с другом рядом. Игра переросла в эмоциональный страстный танец; не вальс, а настоящее танго, в котором была и обида и недосказанность и печаль. Морриган пронзала Алистера своим магическим взглядом, следуя за ним по наполированному паркету. Теперь он не тот противный юнец. Его черты стали более угловатыми, а взор наполнился непоколебимым мужеством ферелденца. Морщины познали и глубокую печаль и немое отчаяние, его осанка была наполнена гордостью и непоколебимостью. Алистер, среди всей этой роскоши и блеска, выглядел как рыцарь в доспехах, немного неуклюжий, но с сердцем, полным доброты и чести, и взгляд его был полон теплоты и нежности, но также и сдержанной тревоги.
— Латы храмовника, доставшиеся по наследству, шли тебе больше к лицу, — очередная издёвка или искренняя правда? Морриган давно говорила двусмысленную правду, и этого ни в коем случае не стеснялась. В своей королевской одежде для ведьмы Алистер выглядел как мабари в вязаном кафтане для шпица Императрицы миссис Фру-фру -  ферелденцы никогда не понимали веяний моды, идущей из Орлея.

Следующий вопрос застал Морриган врасплох. Это она должна была устраивать допрос, и в напоре вопросов Алистер обязан был согласиться на любые её требования, а не сразу задевать за личное. Движения Морриган стали резкими, словно она хотела увильнуть, как змея, снова растворится среди толпы и сбежать, но руки короля держали свою партнёршу по танцам слишком крепко. Теперь они танцевали вокруг друг друга на поле битвы, где каждое слово и взгляд могли стать оружием или щитом. Нельзя играть в Игру, если твой оппонент знает о тебе больше, чем необходимо. Она ответила ему ухмылкой, которая была полна презрения и признания одновременно:
— Лучше всего спрятаться у всех на виду, чтобы твои враги искали иглу в стоге сена, а не в корсете королевской любовницы, — как всегда отвечает на вопрос и увиливает от ответа.
— Что для тебя есть дом? Тёплая постель без многоножьих гостей? Дворец, наполненный недовольными придворными? Или же прикованная к лицу маска того, кем ты не должен был стать? Что ж, тогда Орлей — мой дом.
На мгновение напряжение в воздухе было таким ощутимым, что казалось, будто весь зал затаил дыхание, ожидая ответа. В словах Морриган не просто была нескрываемая обида, но и так долго сдерживаемая злость, что рвалась наружу. Алистер не хотел быть королём тогда перед Собранием, а Морриган не заставляла его им стать. После победы он был бы никем, и никто не смог бы идти с ними по следу.
А этот трон мог вновь стать для Морриган оковами, которые она собственноручно не желала надевать.
— Я не слышала ни одной сказки, чтобы Король мог выбрать себе в жёны чудовище. Глас толпы и лай собак имеют большую силу, чем королевское слово. Сейчас же... мир изменился, но даже под протекторатом Императрицы я имею шанс в любое время лишится своего языка за лишнее слово, сказанное при встрече. К тому же за эти года ты встречал ещё одну ведьму, — Морриган сделала в момент слишком резкое движение, чуть не втолкнув Алистера в кружившуюся толпу. — Что тебе нужно было от неё, кроме её головы?

Дазай не умер. Опять.

Последняя попытка осталась карминными росчерками на коже, вдоль вен, длинными полосами, заставляющими шипеть от боли, когда он промывал раны под проточной водой, то и дело морщась от неприятных ощущений. Его кровь была красной, такой же как у других людей, убегала в водосток ручьями, ничуть не отличаясь, и все равно казалась отвратительной. Мутной жидкостью, разливающейся по венам, напоминая о гнилости, той, что не увидишь случайно, если не заглянешь глубже в скопления артерий и капилляров, находя среди них источник заразы.

Всегда слишком много, каждый раз чего-то не хватало, чтобы дойти до грани и наконец её перешагнуть, бросив позади опостылевшие вещи.

Стать лучше, да?

Он знал, что не сумеет, но это и не было важно, давно перестало, представая перед ним уродливостью бытия. Пока Дазай старался, разве имело значение что-нибудь еще?

Моток бинта скользнул по свежим порезам, тут же пропитываясь кровью, размытыми пятнами, просвечивающими насквозь, словно пытаясь обнажить все то, что скрывалось внутри. Один оборот, за ним следующий, и вскоре на виду была только слепящая белизна марли, надежно зафиксированной у плеча. Там, под всеми этими слоями находилось то, что он предпочитал не видеть, ненавидя рубцы, следствия бесконечных неудач, запечатленных на полотне его тела.

Тошнотворная картина, от нее во рту появлялся кислый привкус, желание избавиться, содрав вместе с кожей, лишь бы оно не зудело так раздражающе, умоляя продолжать, довести до конца, позабыв о данных обещаниях, и проснуться где-нибудь очень далеко, может быть у моря, без пустоты, обернувшейся безразличием ко всему.

Жалкое зрелище, как ты ни посмотри.

Повернув кран, Дазай несколько долгих минут подарил своему отражению, скривил губы в бессмысленной улыбке, почти видя ответный оскал, насмешку с той стороны над новым днем, очередным провалом. Позади их уже скопилась огромная череда, будто он просто не был в состоянии добиться успеха даже в чем-то настолько элементарном как собственная смерть.

Что бы сказал на это Одасаку?

Улыбка потухла, замерла искаженным подобием, оставшимся кривить рот, когда он отвернулся, чувствуя сожаление. Не из-за попытки умереть, нет, об этом Дазай никогда не жалел, но о том разочаровании, что точно мелькнуло бы среди спокойствия полузабытого понимания. В такие моменты он становился себе еще более противен, чем обычно.

У раковины грязным ворохом валялись старые бинты, в мыльнице лежало недостаточно острое для плоти бритвенное лезвие, делать здесь было нечего, и Дазай ушел. Не оборачиваясь, прикрыл дверь ванной, пряча перебинтованные руки в светлом пальто, прочь из комнаты общежития, направляясь к агентству с опозданием на несколько часов, уже слыша про себя громкие возмущения Куникиды, что непременно раздадутся, стоит ему появиться на месте.

По лестнице на четвертый этаж, возвращаясь к привычной всем легкомысленности, лживым блеском отраженной на самом дне темных зрачков; веселью, вопреки всему не такому уж и наигранному, хрипящему в горле, едва он вошел внутрь, уже собираясь поприветствовать кого-нибудь в почти безлюдном офисе, где было двое, детектив и…

Дазай остановился. Уперся взглядом в широкую спину, спрятанную за бежевой тканью, рыжие волосы, кончиками уходящие под ворот полосатой рубашки, услышал голос, слишком знакомый даже спустя несколько лет, и захлебнулся тьмой. Густой и низменной злостью, едкой ненавистью мажущей в смехе, раздавшемся словно не от него, нарочито громко и дружелюбно, толкая вперед, все ближе к фигуре человека, которого он ни за что не простил бы.

— Рампо-сан, что это, — растянув обращение, Дазай улыбнулся. Пустой и пугающей улыбкой, подступая со словами, полными желчной приветливости, обернутой налетом жестокого радушия, — неужели новый клиент?

«Его зовут Осаму Дазай. Вы можете его найти?»

Ладонь прошлась по чужой спине, будто бы невзначай поднимаясь выше, к затылку, касаясь открытой кожи, что угодно, только бы избавиться от образа друга, позволяя неполноценному сработать. Тогда можно будет выяснить, кому понадобилось использовать единственного, кого Дазай не позволил бы, охраняя память о прошлом столь глубоко, что туда, оскверняя, не пролезли бы даже его собственные демоны.

Секунда, две, десять.

В нос ударил запах крепкого табака и острой еды, пряностей, всегда цепляющихся к Одасаку что бы он ни делал, неповторимая смесь, такой больше ни у кого не было, и это злило сильнее, доводя до откровенности, грубым вопросом вырвавшейся наружу вместе с тем, как они наконец встретились взглядами. Бескрайняя синева с холодом опустевших глаз. Всего мгновение прежде, чем он одернул чуть подрагивающие пальцы, так и не добившись своего.

— Ну и ну, кто же ты?

Неполноценный не сработал, и Дазай остался один на один с призраком, давясь своим же голосом, уже не обращая внимания ни на Рампо, ни на то, что сам трескался по швам, отказываясь верить.

Мертвые не возвращались, а он не прощал, и кто бы ни стоял перед ним, тот, несомненно, поплатился бы, проклянув день, когда решился на обман.

Тень липнет к лапам, оставляя грязные серые пятна на чёрной шерсти. Он не замечает этого сразу, изменения в воздухе вокруг настигают его постепенно, перестраивая картину отдельными лёгкими мазками. Краски тускнеют, а сияние памяти о солнце в ветвях памяти о лесе меркнет. После них остаётся память об осени: трава, приминаемая лёгким шагом, поднимается вновь, стирая его следы и возвращая в пейзаж иллюзию нетронутости. Он тянет носом воздух, ловя знакомый запах чужого зарождающегося страха и ещё один, напоминающий о старом мире. Три пары алых глаз ловят отблеск зелёного света, моргают медленно и больше не сводят со случайной цели взгляда.

Он не удивлён тем, что Якорь привлекает к себе столько внимания по эту сторону границы. Elgar собираются вокруг, кружат в неловком танце и тянутся в своём чистом и невинном любопытстве к тому, что может дать им почувствовать мир физический. Общие для всех живущих в Убежище эмоции — Надежда и Вера — следят за зелёным огнём, как и он сам, и не замечают его присутствия, погружённые в собственные мысли. Он смахивает их хвостом, прогоняя подальше от этого места, чтобы уберечь. Встревоженные elgar бросаются врассыпную, пока он мордой подталкивает самых упрямых в сторону от слепящего зелёным огня, на который уже пришли другие эмоции, которых у находящихся в Убежище было даже больше.

Страх и Отчаяние пытаются ему сопротивляться, наблюдая издалека за звериным шагом и подбираясь к огню всё ближе. Он клацает зубами, зло и угрожающе. Не было ни одной причины пускать их ближе и позволять портить чужой сон яркими образами, порождаемыми одними только мыслями мага. Такими же беспокойными, как и те elgar, которых он уже прогнал. И всё же магу нужно было помочь. Глухое рычание раздаётся в Тени, шерсть на загривке поднимается, пока он сам опускает морду и смотрит не мигая.

Пейзаж сменяется слишком быстро: по-осеннему серое небо становится летним, голые ветви деревьев — зеленеют. Отчаяние и Страх отступают — или только делают вид — но ему достаточно на первое время и этого, чтобы Тень немного успокоилась и перестала хотя бы ненадолго перестраиваться под чужие мысли. Он всё также не сводит взгляда с зелёного огня: за несколько шагов в его сторону в ладони ложится посох, чёрную шерсть сменяет серая куртка, шесть алых глаз — парой серых. Пока он сам приобретает черты, привычные для Убежища и мира телесного, привлечённый зеленью elgar с каждой секундой становится всё более изуродованным воспоминанием о чём-то настоящем.

— Ива? Интересный выбор, — он подходит к Адаару мягко, едва слышно, давая знать о своём присутствии лишь голосом. Он рассматривает окружающий их пейзаж с лёгким любопытством, пытаясь понять, чем обусловлен такой выбор, но искусственность дерева и речки рядом с ним скорее говорили лишь о том, что это было первым, что пришло Караасу в голову и было выбрано скорее случайно, чем специально. — Ты не прогонишь его просто словами. Его привлекает свет на твоей руке.

Он качает посохом в сторону Якоря с лёгкой усмешкой на губах и переводит взгляд с Адаара снова на существо перед ними.

— И нет, просто сжать ладонь в кулак, чтобы оно меньше светило, тебе не поможет. Elgar — духи — в Тени всё равно его почувствуют. Особенно на таком расстоянии, — его тон приобретает менторские нотки. Маги всегда привлекают обитателей Тени. Кажется, это то, что объясняют в этом мире каждому, в ком проявилась хотя бы капля способностей. Адаара же будто бы не учили совсем ничему.

Это будет тяжёлый сон.

Надо было ожидать, что к этому все идет. Все разыгралось как в какой-то дешевой постановке погорелого театра в жанре драма. Смешно, он столько лет провел вместе с Овнами, знал всю их подноготную, знал, что его окружают испуганные, слишком зависящие от него дети, но все равно надеялся... надеялся, что этих лет будет достаточно, чтобы они не отвернулись от него в первый же удачный момент.

Зря. То, что они спасли его однажды вовсе не означает, что такое отношение сохранится вечно.

Чуя до скрежета стиснул зубы. Было тяжело принимать действительность такой, какая она есть, но нож в спину, фигурально выражаясь и фактически – очень помогает справляться с этой сложностью. Хотя, постороннему человеку может так и не показаться. Этот ублюдок Дазай, наверняка, принимает его за простодушного идиота, который после предательства себя не придумал ничего лучше, чем принять, простить и спасти тех, кто его предал.

Честно говоря, Чую самого так и подмывало рассмеяться от иронии всего происходящего, но учитывая ранение в живот сделать это было достаточно трудно. Смешно. Смешно до слез и до слез же обидно, но плакать не в его правилах, верно? Вся эта ситуация возникла по его недосмотру, по глупости, и в этой своей глупости он не изменил себе. Даже если ребята не поймут и никогда его не смогут простить, даже если он для них навсегда останется предателем, по крайней мере, они выживут. Этого достаточно. Хоть и придется ради этого продать себя врагу, с которым все это время боролся.

Ладно, это все пустые размышления. Он прикрыл глаза и сосредоточился на собственном дыхании. Сейчас первостепенной задачей было не потерять слишком много крови, как-то нужно было прийти в себя, а потом уже думать, что делать и как добираться до своего нового работодателя. Наверняка, его там ожидают в ближайшее время. Если бы не яд на ноже, то он бы сходил проверил – действительно ли мафия выполняет свою часть сделки. Да, что там, если бы не яд, то он бы не нуждался ни в чьей помощи. Но сейчас ему оставалось только стиснуть зубы и прислушиваться к крикам и звукам стрельбы у себя над головой.

Интересно, какой будет его жизнь в мафии? Если судить по степени отбитости этого придурка Дазая, то ничего хорошего его там не ждет. Босс их новый тоже вызывал смешанные чувства и совершенно не вызывал доверия. С одной стороны, ненавидеть его как предыдущего было, в целом, не за что, так как за последний год в Сурибачи и правда стало спокойнее, без тех рек крови, что им ранее пришлось видеть почти каждый день (то еще зрелище для сборища малолетних оборванцев, надо отметить), но вспоминая расслабленную позу и спокойный тон Огая Мори, когда тот без тени сомнения признался в том, что убил прошлого босса... невольно пробирает озноб. Пока еще он не смог для себя определиться, восхищение это было или же омерзение. Смешанные чувства, однако, если подумать, каким еще должен быть босс преступной организации? Уж точно не производящим впечатление доброго дядюшки. А если бы и производящим, то не долго, от чего становится только еще более жутко.

Внезапно все звуки наверху как будто бы стихли, и ему стал отчетливо слышен звук волн. Да, еще пару часов назад он бы посчитал такую картину умиротворяющей – пустынный берег и шум прибоя. Он ведь всегда любил прийти в порт, или же на какой-нибудь скалистый берег, чтобы освежить голову. Но вот в текущей ситуации любимая обстановка не приносила желанного покоя. Хотелось подняться и посмотреть, чем же все закончилось, хотя умом он понимал, что застанет только усеянную гильзами землю и тела членов СПГ. С другой стороны, тела еще пока какое-то время будут убирать, а значит, он сможет увидеть есть ли среди них ребята из Овнов.

Ему нужно убедиться, что он продал свое будущее не за пустые слова.

Стиснув кулаки и зубы, он попытался упереться в землю, чтобы помочь себе подняться. Да, он рисковал, что рана снова откроется, если слишком напрячься, но из-за яда гравитация слушалась неохотно, как будто бы до способности приходилось дотягиваться через слой грязи, поэтому толку от нее сейчас было немного. Но все же нужно было сосредоточиться, потому что иначе ему было в данной ситуации наверх не подняться.

Чертов Ширасе с его чертовым комплексом неполноценности. Но это не значит, что Чуя желает ему смерти.

Вдох-выдох.

Рывок.

С подобных просьб у Нейта в районе задницы всегда открывалась ядерная шахта, готовая испепелить пламенем ярости все живое. Он до конца не понимал, что чувствует к синтам.

Он видел процесс их создания. Быстрые лапки-манипуляторы бездумно собирали каркас из костей, лежащих, словно приборы в армейской столовой: в этом ящике вилки-ребра, в этом ложки-тазовые кости, а в соседнем - тупые ножи-позвонки. Нейт понимал тех, для кого подобный процесс давно стал рутиной и кто после такого не мог воспринимать синтов как полноценных людей.

С другой стороны, Магнолия из Третьего рельса трахалась и стонала, как настоящий человек, разницы между искусственной вагиной и настоящей Нейт не заметил. Или скажи кто-нибудь Глории, что она неживая... нет, лучше не стоит, этот взрыв ядерной шахты не переживет никто. Данс вот, был похож на синта, но только потому что военная муштра делала робота из любого человека. И это путало еще сильнее, ведь, если машина учится, меняется и ошибается, то чем она отличается от человека, который также учится, меняется и ошибается? А если так, то есть разница из вагины он вылез или с конвейера?

Институтские ученые так не считали. Машина есть машина, поэтому вот тебе, отец Отца, код, синта-охотника подмышку и иди верни синта, который стал рейдером и вредит окружающим. А потом еще держи лекцию о том, какие синты опасные, вот, посмотри, какие зверства делал синт, решивший, что он человек. То, что при захвате одного синта душу богу отдало около дюжины людей-рейдеров добрые ученые Института почему-то упустили. А глава Бюро робоконтроля так вообще посчитал, что будет неплохо попросить повторить успех с еще одним беглым синтом.

- Так, а почему ваши идеальные охотники не могут с этим справиться? - уточнил Нейт, которого не радовала перспектива ловить беглых синтов.

Не солидарно это, как-то. Нечестно. Ну сбежал и молодец, не все дети вырастают такими, какими мы хотим их видеть. Да, Шон?

- Это... личная просьба.

К концу истории Нейт хотел скакать вокруг Айо и, некультурно тыкая в него пальцем, смеяться. Обосрался! Неудачник! Слабак! Вместо этого Нейт с серьезным видом покивал и отправился на поиски потеряшки.

Джастин Айо оказался не таким уж бесчувственным чурбаном, каким хотел казаться. Ладно бы, как Бинэ, который за счет синта практично решил проблему жены и няньки. Но усыновить!

Само собой, никакого помощника ему не дали, "личная просьба" же. И никакого кода, потому что Фрэнсис Айо считал себя человеком и для чистоты эксперимента должен продолжать считать себя человеком. Уже на поверхности Нейт подумал о том, что надо бы вернуться и поспрашивать у других о потеряшке. Хотя бы доктора Ли ибо все это было очень уж странно. Институтские ученые, замкнутые в одном пространстве, возводили свою работу в абсолют - у них не было ничего другого. Глава Бюро робоконтроля как будто не должен был заниматься экспериментами из отдела высших систем. Они ведь хотели провернуть нечто подобное с десятилетним синтом Шоном, как они отдали свою "невероятно важную" работу кому-то еще?

В любом случае, что бы там ни было, просто так сдавать в Интститут беглого синта Нейт не собирался. Сначала... выслушать его? Да, было бы неплохо. В конце концов, Нейт оставил своего сына там, где тому больше нравилось, неужели он поступит плохо с чужим ребенком?! Даже если он подался в тяжелый криминал и занимается самыми богомерзкими делами, применяя на практике знания, полученные в Институте.

Путь, который ему пришлось преодолеть оказался прямо пропорционален этому желанию.

Кое-кто так сильно не хотел возвращаться в Институт, что сразу подался на Запад, далеко к берегам солнечной Калифорнии. Нейт, прихватив с собой из Содружества только Псину, с каждым новым местом ненавидел новое время все сильнее и сильнее. Музыка, старая добрая довоенная музыка, которая раньше помогала погрузиться в грезы о том, будто ты в новых отутюженных брюках и банкой геля на волосах едешь в новеньком кабриолете, а лицо тебе целует только ветер, а не ударная волна от ядерного взрыва. По разбитым дорогам стояли такие же разбитые кабриолеты - бери любой, только желания уже не было никакого.

Все, что Нейт хотел, так это просто схватить Фрэнсиса и утащить его домой. Чем он там вообще занимался? Нейт расспрашивал у местных, искал по описанию, но злостного нарушителя, продавца органов, людей, детей, вора, убийцу, отравителя, извращенца, людоеда не находил. В смысле находил, но они все были не Фрэнсисом Айо.

Их встреча произошла, считай, случайно. У Нейта были вещи, принадлежавшие Фрэнсису, которые Псина иногда нюхал, чтобы не забывать запах. Что-то пошло так: его уши вмиг навострились, он замотал мордой, а затем побежал куда-то на север. Бежать по пустыне Нейт вообще не хотел, но Псина так нетерпеливо подпрыгивал, что выхода и не осталось.

К моменту, когда их с Фрэнсисом Айо взгляды пересеклись, Нейт успел вспотеть, устать и заебаться.

— Я скоро.

Киаран, конечно, выглядит недовольным, но молчит. Темерцев он увидел еще загодя, придя с разведкой и всеми силами стараясь не донести эту информацию до Йорвета. Знал, что темерское отродье для него сродни свежей мертвечины для трупоедов, а значит никаких намеков на здравый смысл.

На лице так и читалось «нет, не надо», но проблесков надежды все равно не было.

А Йорвету было слишком интересно. Даже не факт того, что Роше с Бьянкой не украшали площади в виде гирлянд — это он и так знал — а что эти двое одни забыли так далеко, да без ведьмака. Леса Каэр Морхен — точно не лучший маршрут для увеселительных прогулок. Все они — весь беличий отряд, где затесались остатки выживших после падения Аэдирна — узнали это на собственной шкуре. А от того интерес был еще сильнее.

Главное, не попасться на глаза сразу или не дать Роше подойти слишком близко к лагерю. Эдакие кошки-мышки, где главную крысу Темерии не предупредили о том, что на нее вообще началась охота.

Йорвет откровенно развлекается то отставая, то оказываясь достаточно близко, чтобы пустить стрелу промеж лопаток и гадая: Роше притворяется или действительно потерял хватку настолько, что не может услышать белку в шаге от себя.

На последнее ставить не хотелось, конечно, а совсем растерявший свою былую сноровку Вернон вызывал не более, чем тоску и раздражение. Хоть возвращайся назад, чтобы перебить то, что осталось от синих полосок. Чисто в назидание, что забывать нельзя. Ни его, ни его отряд, ни то, как скрываться в лесах.

Йорвет почти скучал.

Или ностальгировал скорее по прошлому, когда война была намного понятнее, цели яснее, а Йорвет примерно понимал куда и почему ведет свой отряд.

Он бы с радостью вернулся в те времена.

И попросил бы Геральта не усердствовать над снятием проклятия вокруг Аэдирна.

— Знаешь, что бывает с dh'oine, что бродят в лесах в одиночестве?

С Бьянкой они разминаются. То ли Роше слишком верит в себя. то ли его девица устала и решила сделать привал — это не важно. Важно, что встречаться с настолько настырным человеком сейчас у него нет никакого желания.

— Говорят, — Йорвет вниз не спускается, удобно устроившись на ветке и забивая трубку табаком. — Что они не возвращаются.

Там за его спиной слышны воды реки — отвратительное место для привала из-за утопцев, но наполнить флягу и освежиться самое то.

— Настолько соскучился с прошлого поражения? Или твоя партизанская деятельность настолько провальна, что ты решил собрать все, что осталось и не-героически умереть от чудовищ близ Каэр Морхен?

Нейт думает о том, что стоило бы взять Сэма на руки. Здесь, на этом посте, если он попытается давить авторитетом так, как ему это удалось в полевых условиях, он скорее словит пулю в лоб и на этом его приключения закончатся. Ничего страшного, главное, что Сэм в порядке, живой, идет, пока Нейт проявляет чудеса смирения.

Как он и предполагал, пока им не подтвердят полномочия Нейта, они здесь никто и тратить на них медикаменты никто не хочет. У них забирают вещи, он не сопротивляется. Отдает и рюкзак с припасами, и оружие, и следит краем глаза, чтобы Сэма не тыкали больше, чем стоит.

— Нет, — Нейт упирается всего один раз, когда у него пытаются забрать пип-бой. — Хочешь рискнуть — вперед, но его ты получишь только с моей рукой, если у тебя останется хоть одна целая кость на твоих руках.

Сейчас, когда адреналин отпустил, получается говорить спокойно. Это не угроза, а предупреждение, потому что конкретно этот пип-бой попасть в руки Братства не должен ни при каких обстоятельствах. Нейт никогда не пробовал телепортироваться так далеко от Содружества и не уверен, что его его расщепит на атомы, но это его маленький козырь. Если что-то пойдёт не так, он может попытаться телепортироваться в институт, одолжить у кого-нибудь винтовку и вернуться, чтобы разнести тут все к чертям.

— Ты угрожаешь мне?

— По-дружески предупреждаю. И поверь, даже если ты это сделаешь, потом очень сильно пожалеешь.

В этом плане есть только один изъян. За время этой беготни Сэму придется остаться и Нейт не сможет его защитить. Никого не оставлять позади — это то, что каждый солдат усваивает еще в учебке. Что бы ни случилось, товарища он не оставит ни при каких обстоятельствах. Да и оказались они тут по той же причине, странно теперь будет бросать его. Так что остается уповать на благородство старейшины — настолько, что он даже называет его в мыслях по званию, а не по имени или смешному прозвищу. И надеяться, что тут не решит таким образом избавиться от проблемы.

И возможно, Сэм заслуживает объяснений. Хоть каких.

Нейт устраивается в углу и вытягивает ноги, лениво соображая с чего бы начать. После его перфоманса на маяке, явно не с утверждения, будто он тут мимо проходил и они не друзья. Хотя технически, они и с Братством и правда не друзья, а… черт, а кем же они тогда друг другу приходятся?

— Дерьмо какое-то, — на развлечения ребят с Западного побережья ему и сказать-то нечего.

Эти, которых он знает, по крайней мере никого на его памяти не мучили, а предавали милосердному геноциду. Кстати, какова вероятность, что за запертой дверью не стоит охранник, который слушает абсолютно все их разговоры?

— Ну так-то я себя скорее позиционирую как генерал минитменов. Это такие ребята с дальнобойными ракетами, которые держат на прицеле дирижабль Братства с его старейшиной, — обтекаемо начинает Нейт. — Или как отца директора Института. Помнишь, да, я говорил, что разыскал сына? Ему сейчас шестьдесят и он кое-чего добился в жизни.

Он не был уверен до самого конца, что Шон расщедрится и бросит на его освобождение армию синтов. Скорее он использует его смерть как предлог для нападения — вот это было абсолютно в стиле каждой крысы Содружества, но об этом Нейт благоразумно говорить не стал.

— Кстати ДНК Шона стала основой для тех синтов, которые не отличимы от людей. Так что у меня, в некотором роде, целая гора внуков, — если честно он не знает что ещё добавить к этим новостям, но надеется, что это хоть немного успокоит Сэма. И на всякий случай добавляет. — Все будет хорошо. Правда.