Скоро будет :з

Этот день обещал стать одним из значимых событий. Не так уж часто из рук руководителя целой страны удостаиваешься награды. Блистательный Иван Фролов прибыл сюда, дабы получить новое свидетельство своих заслуг. И событие это породило такую волну слухов и мнений, что можно было с точностью сказать: равнодушных, как и неосведомленных в стране не осталось. То тут, то там тихо обсуждались подвиги Фролова, строились предположения о том, как будет развиваться дальше курс Советского Союза на международной арене. Люди съехались со всей страны, понимая, что это шанс увидеться с ним перед долгим перерывом. Ну и, конечно, кто же упустит случай представиться лично Сталину, завести разговор, чтоб потом иметь возможность обратиться, в случае возникновения необходимости? Присутствующие предпочли одеться торжественно, ведь ситуация не просто того требовала, но и располагала блеснуть вкусом на великом сборище партийной элиты, других функционеров рангом пониже и, пес знает, кого еще. Зал был ярко освещен, но где-то рядом постоянно крутились офицеры НКВД, следя за порядком и безопасностью гостей. Не напрасно ведь резная дверь скрывает коридор, ведущий к отдельным комнатам. Сейчас даже она обрамлена золотистыми панелями, символизируя то ли лагерные врата в жизнь арестантов, то ли путь в сам Рай. Но в отличие от рая, жизнь – штука действительно непостоянная. Даже если ты уверен, что все заранее распланировал, учел возможные неудачи, по пунктам расписал свою жизнь до самой старости, то наверняка произойдет что-нибудь такое, что сомнет твой план, как пачку из-под папирос «Герцеговина Флор». И в такой момент вступает в игру умение приспосабливаться, менять планы прямо на ходу, вычеркивать неэффективные пункты и, счастливо улыбаясь неожиданностям, делать вид, что все идет так, как должно. Если же все это тебе не под силу, но без планирования ты жизни все-таки не представляешь, то будь готов, что мир потихоньку начнет тебя пугать. Просчитывание всех мелочей – это про него. Все-таки смена партийцев, пугающие исчезновения, прибытие сотрудников НКВД — набор факторов, способный сбить кучу планов и вогнать в панику о собственном будущем, а то и жизни. В Кремле, который был наполнен торжественностью, до краев, происходило нечто настолько странное, что даже приближенные к Сталину, будучи одними из самых способных и сильных функционеров, не знали, что произойдет. Вопросов было гораздо больше, чем ответов, а тем временем будто бы для каждого была угроза пропасть следующим. Что общего было в исчезавших? Разные биографии, партийные курсы, интересы и способности, семьи, анкеты и планы на будущее. Так и осталось невыясненным, почему кто-то возвращается через неделю, а кто-то уже никогда. В то же время некоторые, вернувшись, не приходили в себя больше месяца. Поговаривали, что в них замечали некоторые странности, которые ранее им были несвойственны, но всегда остается вероятность, что они всего лишь растеряв своим отсутствием. Интересно, близкие друзья заметят в них какие-то изменения? Победителей не судят, а Иван Фролов победила. Правда, сейчас его удачу можно сравнить с удачей человека, который засунул руку в кувшин с ядовитыми змеями и вытащил ужа… но все же хорошо закончилось. Или хорошо началось, потому что, то, о чем думает Сталин, это ведь только начало. Начало мирной жизни, где не станут разделять баррикады разных сторон войны и стены Лубянки… где Фролов больше не воюет. Жесткие глаза внимательно-пристально следят за оживлением присутствующих, за тем, как все проходит в норму, ему не нужно использовать датчики или молитвы, чтобы чувствовать, как сердцебиение, дыхание, все едва не останавливается. Это ведь ему даже при появлении новых лиц ему просто нет никакой необходимости представляться, его знают всегда и все. Его имя одно из тех в списке вип, которое стоит в самом его начале, даже если самого этого списка попросту не существует. Потому первым инстинктом было вспылить, отчитать Ивана за неоправданные риски, заставить пообещать никогда более не озвучивать подобное. До действия, впрочем, не доходит. Сталин думает, что уже взял контроль над происходящим в свои руки, но это очевидно лишь ещё сильнее подстёгивает в Иване желание начать свою собственную игру. Только одно дело слушать рассказы об аресте за неосторожное слово, как чём-то далеком и едва реальном, совсем другое уже столкнуться лицом к лицу, пережить лично. Сталин перед прикреплением награды всматривается в лицо офицера своим вечно пристальным взглядом, как будто, способен рассмотреть нечто, недоступное обычному человеческому глазу. Для всех ли своих подчиненных он рисковал собственной жизнью? Да, он помнил его достаточно храбрым и самоотверженным, но в разумных пределах. Фролов, о котором Сталин был осведомлен, понимал бы, что живым он спас бы куда больше людей, принес бы большую пользу, чем если бы умер ради кого-то одного. И всё же, мужчина пошел на этот рискованный шаг.
- Так точно, товарищ Сталин! Красная Армия готова выполнить любой ваш приказ! Она с радостью уничтожит всех врагов трудового народа.
Значило ли это что-то? Хороший вопрос, ведь почти каждая церемония награждения сопряжена с риском, и с политическим в том числе, например, когда награждаемый произносит слова, которые нужно изгнать из головы слушающих, изгнать любые сомнения в их истинном смысле и заодно самому не попасть под действие сомнений. Ответ Фролова Сталину предполагает риск, если награждение пойдет не так, то может вспылить Сталин, и последствия тоже не всегда легкие. Деловой какой! Только посмотрите на него… Обычно Сталин тоже не прочь побыть в центре внимания, но сегодня его преследовало чувство досады. Ответ Фролова смог показать его с определенной стороны, поэтому не стоило и стараться переспрашивать. Но вот на сталинском лице улыбка, а озвученная фраза действительно не звучит столь уж пугающе. Что не отменяет всех возможных вариантов, из которых Ивану просто повезет отделаться малым. - Что ж, раз так, то не будем дальше считать себя непутевыми и доверчивыми. Поскольку Вы признаете, что Красная Армия с радостью уничтожит всех врагов трудового народа, но сама состоит из какого-то иного народа, хорошо бы нам разрушить иллюзии присутствующих здесь товарищей. Мы награждаем Вас впервые и многого можем не знать. Так что представления советских людей о Красной Армии не то что бы будут совсем неверны. — обозначил Сталин, не убирая руки. - Просто военные редко доживают до глубокой старости — их профессия этого не предусматривает. Трудовой народ не хочет умирать так же, но разве же трусость, при всех ее недостатках, неплохо защищает от смерти? Тем более, солдаты обычно на полях сражений, а мирные, нормально не кушая, трудятся в городах, следовательно, мы видим их чаще. И я надеюсь, Вы не очень сердитесь на нас за ложные суждения о военных в сравнении с Вашими, Иван Денисович? — Сталин дразнит откровенно, его лукавая усатая улыбка обнажает ряд не слишком-то белых зубов и ярче зажигает искры в глазах. С интересом он рассматривает и самого офицера, когда тот выходит вперёд, но дает понять, что не время выбирать место, будто устраиваешься среди подушек расслабленно и комфортно, словно бы всю жизнь привык отдыхать именно так на европейских мягких диванах. Надо отдать ему должное: в роль автора героического поступка Иван вживается практически так же органично и легко, как Иосиф Виссарионович — в свою и это еще больше подстегивает интерес к происходящему.

Некоторые из беззаботных островитян уже расстелили свои полотенца в ряд на белых песчаных дюнах у самого края воды, под голубым небом. Песок под их спинами был горячим, но свежий бриз с пролива приносил прохладу. Мелкие волны лизали берег прямо у ног. Начинался прилив, и местные знали, что скоро им придется передвинуться подальше от воды, но эти мгновения середины октябрьского дня были слишком прекрасны, чтобы их прервать.. Гранитные выступы мыса склонялись в сторону пролива, защищая белый полумесяц пляжа от высоких океанских волн. Крики чаек доносились от скального островка, где были их гнездовья. Умевшие рисовать, говорят, даже плавали туда на лодке, чтобы делать эскизы птенцов, ожидающих, когда родители принесут им корм. Такое место по праву могло бы считаться райским курортом и одним из самых желанных мест отдыха у жителей. Чистейший белые пляж, тропические заросли, яркие зеленые леса, вулканы притягивали бы сюда многих искушенных туристов, кабы дружелюбная атмосфера. Теплый ласковый океан, покачивающее на своих волнах купающихся может тоже восприниматься по разному. Все индивидуально. Кому-то нравилось это ощущение легкости в теле, которое дает стихия, кто-то в восторге от прозрачности воды, потому что видно дно на несколько футов в глубину, или же женские ножки, шевелящиеся под водою. На фоне играет незатейливая музыка по какой-то радиостанции и кому-то это место кажется раем, а кому-то просто наплевать. Все, имеющие разума несколько больше, чем у рыбки из аквариума, по своему воспринимают и океан, и пляж, и происходящее. Тем более, что каждый на этой локации занимается своим делом, хотя все вместе называют это... как же? Как назвать место, где все еще было тепло и солнечно, бары только то и делали, что разливали бухло и считали баксы, правда, не от туристов, танцы, музыка, венки из цветов, и конечно же краткосрочные, нет, не курортные, но наверное, пляжные романы. Вот, кстати, симпатичный носик сморщился, едва девушка выдавила на ладошки чуть-чуть крема для загара и прошлась им по своим длинные точенным ножкам. Да детка, наконец то ты можешь расслабиться. Джерри уже представил, как там высматриваешь сначала свободное место, потом зонтик, лежанку, хорошо, если всё это еще возможно взять напрокат. Или приходится искать из того что есть. А может, прикупить ещё пару полотенец чтобы, если уж валяться, то не на земле. И как-то подозрительно поглядывает на остальных, как говорят психологи, синдром военного. Хотя никто не помышляет о том чтобы сделать тебе что-то не так. Да и мускулистый парень с красивой девушкой на пляжах не редкость. И Такер думает о том, как здесь тесно, иногда приходится перешагивать через загорающих, да и пляжи из местных казались чем-то, чего Такер еще не знал. Хотя, как ему это узнать, он не на машине, и не на мотоцикле, на котором классно рассекать воздух, но он лишён много чего романтичного. К примеру, ночью запастись попкорном, откинуть верх и смотреть кино из автомобиля, сидя на передних сидениях. Хотя, с другой стороны, что может помешать смотреть с мотоцикла. Джерри так думал. Не-а, если и был бы мотоцикл, то мотоцикл, то его будут собирать под его присмотром... возможно. пляж заполнялся отдыхающими, которые укладывались на свои полотенца и напитывались теплом под горячими лучами  тропического солнца, пронзительными воплями чаек и тихий шелест волн, набегающих на песок. Хрупкая золотоволосая девушка лежала на песке и, мечтательно улыбаясь, смотрела в склонившееся над ней лицо такого же светловолосого юноши. А он не сводил с нее влюбленного взгляда, и с его губ срывались нежные слова. Океан и морской соленый ветер, играющий с волосами, приятно щекочет лицо. Кожу немного обжигает от лучей солнца, но девушку спасает смуглая кожа. Идеальный день в идеальном месте. Немного отдохнуть от городской суеты, посмотреть на красоту природы, сделать сногсшибательные фотографии, подрумянить цвет лица и пропитаться морской солью – вот тот самым минимум, который запланирован многими. Да, все идет прекрасно с самого раннего утра и ровно до середины дня, пока Джерри не отправился к раздевалке, чтобы переодеться. Но, кажется, и ее хватает, чтобы перечеркнуть все то хорошее, что происходило ранее. Такер захватил с собой книгу, которую собирался дочитать в течение месяца, да так и не собрался. В городе на чтение совсем не оставалось времени – приходилось контролировать бьющую через край энергию бойцов, одновременно вести дела в клубе и разгребать горы бумаг, скапливавшихся на рабочем столе. Что, если бы он мог бы оставить шумный, суетный и целыми днями вот так беззаботно бродить по пляжу? Каково это – иметь возможность каждый день гулять по берегу океана и ценить самые простые радости, которые может предложить жизнь? В здесь этой суете выделялась молодая девушка, кормившая хлебом чаек. Она бросала куски каждый раз в новое место и смеялась, видя, как птицы бросались за добычей, отпихивая друг друга и издавая пронзительные крики. Одна чайка умудрилась подхватить кусок хлеба на лету и тут же рванулась за следующим, чем вызвала у девушки новый приступ звонкого смеха. Океан поет, зазывает своими шумными раскатистыми волнами. Такеру хочется нырнуть в него и превратиться в Посейдона, который живет в самых глубинах. Подниматься к кромке воды только во время шторма, чтоб отправлять в пучину моряков, или лунными ночами в лучах небесного светила. Отраженный свет - это ведь тоже свет, но почему он не ранит? Будь же проклят тот день, когда ради красивых видов, вдохновения и сомнительной книжки, придется еще хоть раз рисковать своими нервами. Кажется, роковой ошибкой стало во время этого небольшого стихийного бедствия подойти к раздевалке. Перед глазами резко все начинает плыть, словно Такера засунули в центрифугу и начали подготовку к полету в космос. Нормальность этого утра не предполагала непредвиденного риска для ребенка, и пляж для Такера, в телефоне которого, как назло разрядился аккумулятор точно раздвоился, породив параллельные реальности. В одной из них обычные люди распивали бодрящие напитки, каждый свой, обмениваясь сдержанно-тёплыми репликами. В другой беззаботная мать малыша превращалась в проказу на теле безопасности остальных Острова, словно эти расслабленные, пляжные эпизоды жизни - временное помешательство, на которое не имеют постоянного права ни он, ни другие жители. Ноги совершенно не чувствуют опору. Даже схватившись за тумбочку, перед глазами продолжается калейдоскоп лиц и предметов. Людей вокруг было немало, но либо Такер со своим приматом в короне и колючей проволокой на спине выглядит совсем уж угрожающе, либо люди как и везде, не отличаются особой отзывчивостью. Руку помощи не предложил ни один, как и телефона. Просто легкое путешествие по пляжу в красивых локациях, готово превратиться в худший кошмар в его жизни. Лоб покрывается испариной, сердце стучит о ребра так, словно вот-вот проломит их. Впервые в жизни ему становится не по себе от того, что он не знает, где найти мать малыша. Он не понимал, что конкретно делать, словно находился в симуляции с двумя вариантами ответа, от которых зависела концовка сюжета. Надеяться на то, что ребенок откажется познакомиться с огненным муравьем, чья боль при укусе, как от огня, а яд может привести к смерти, не приходится. Он всё барахтался в социальной неловкости и, тем не менее, переступал через неё, во многом из злости на собственный страх, словно тот пытался диктовать условия: «Нет, тебе нельзя его просто взять, ты потеряешь свободу и станешь очередным удобрением полиции». Насколько обоснован был этот страх? Как и любой другой, возникающий вне ситуации прямой угрозы, он был иррационален, следовательно - глуп. Джерри схватил на руки ребенка. Он не мог привыкнуть к тому, что дети плачут так часто, но сейчас он точно моряк в океане, должен был не потерять голову при зове сирены. За стенками действительно кто-то мелодично захлебывается новой волной подпирающих стонов. Волны экстаза рождаются на чьих-то пальцах, сжимаются чьими-то мышцами на чьем-то члене и выдавливают градиентный стон. Тихое и привычное мяуканье знакомое Джерри по своим девочкам, взрывается новым, несдержанным стоном.
- Мне нравится как ты это делаешь, - отрывисто вещает кто-то хриплым голосом, пока Джерри успокаивает плачущего малыша. - Хочу. Больше, мой жеребчик - секс - это не вульгарная порнуха по ТВ и не нежная эротика из женских романов, это что-то среднее, балансирующее на грани. А уж на какую сторону перевернуться решает кто-то один или, может быть, оба. Ненависть Такера от выбора теми, кто сейчас в раздевалке этой самой стороны, эхом разносится вокруг. Руки уверенней держат малыша, а желание заставить корчиться на песке от приступов невыносимой боли, от сильнейшего рычага локтя того, кто оставил на пляже ребенка без присмотра, все чаще посещает его. Мужчину одолевает гнев, бессильный, и от него он чувствует себя беспомощным и злится еще сильнее. Неимоверными усилиями ему удается сдержать себя и не разнести эту раздевалку. Он стучит с намерением попросить телефон. Крепко и уверенно, но это все идет в полный разрез с тем, как этот стук ощущается теми, кто внутри.
- Мне… - начал, было, говорить Огненноволосый, запинаясь. На самом деле, Джерри многое бы отдал, чтобы отмотать время назад. Наверное, никто так сильно не сомневается в собственных принятых решениях, как он. Вот и сейчас он только лишь скалится на их стоны про то, кто горячий и насколько глубже. - Жеребчик? Еще какую хню ты придумаешь? Жеребчик еще не знает, что такое «горячо», даже не догадывается. Хватит устраивать цирк, сейчас люди сбегутся, а поверь, одна на редкость нервная личность уже рядом. Са!!! - замахивается Такер на стену и сейчас действительно жалеет, что держит ребенка, а под рукой нет ничего тяжелого. С другой стороны, возможно, смерть будет быстрая, и он почти согласен пойти за белым флагом и попросить у кого-нибудь телефон позвонить Тее Моралез, если б не похабные фразочки в раздевалке, которые он уже терпеть не может. - Да заели!!!! — закатывает он глаза, но не отрывает от раздевалки взгляда, потому что не знает чего ожидать, и потому что еще чуть-чуть и в глазах начнет темнеть от ярости. Не желая, чтобы это случилось, Джерри бьет кулаком по стенке, чтобы те двое наконец заткнулись.

Такер с легкой задумчивостью рассматривал очередное творение логики своей жены. Как ценитель необычного он не мог остаться в стороне, чтобы не оценить идею близкого человека. Получилось красиво, даже очень и сердце трогало. Трусики, в котором было запечатлено желание Наталии были недешевыми и мокрыми. Будоражили воображение и давали нужные чувства. Не просто вещь. С помощью их владелицы им хватало игры красок и полутонов, как в картинах. Не просто красивый кусок ткани. Точно намного значимее. Это интересовало Джеффри больше, чем если бы дело касалось только просмотра порно вдвоем. Может быть, потому что ей было очень хорошо известно, насколько тяжело соблюдать выдержку. Вероятно, даже куда лучше, чем остальным парам, находящимся в торговом центре. И уж точно лучше, чем охраннику, мнение которого Такера не особенно заботило и хочет ли он, чтобы люди вокруг услышали его ценное мнение. Мы все не можем знать когда появится то самое чудо, но ждем его, как, к примеру, подарок на Рождество. Разве что не встаем рано и не бежим смотреть принёс ли Санта подарок. И от этого столько радости, но прокатывает когда тебе пять и ты ещё веришь, что это чудо будет каждый год. Рассказы родителей, что чудеса бывает и зубные феи и вся другая нечисть. Смешно. В такие вещи, например, Такер перестал верить очень давно. Нельзя сказать, что это случилось в пять, но точно в десять после того, как бабушка решилась переодеться в Санту и очень жестко спалилась. Вся вера в чудеса когда-то заканчивается и вот сейчас, когда Такеру уже 30+, в нем порою просыпается желание увидеть чудеса. Так было и в этот раз. Поездка в один из торговых центров Монтерея не была долгой, и несмотря на то, что он вполне мог бы задержаться на часок другой, чтобы, к примеру, поглазеть, чего такого экстраординарного есть в местных магазинах, экс-чемпион как-то интуитивно чувствовал, что нужно скорее вернуться домой. Такеру аж захотелось закатить глаза, но он решил сказаться очень воспитанным. Объяснений такой спешке не было. Все у них было достаточно спокойно, даже секьюрити все это время не докучали своими напоминаниями правил поведения, что уж говорить о том, чтобы как-то беспокоиться и положении дел семьи Такер. И все ж-таки на душе у Огненноволосого от прикосновений жены было неспокойно. Когда ее любопытные пальчики, пока, конечно, не ведомые его ладонью, коснулись его члена, он сглатывает, показывая, что можно сжать чуть сильнее. Но именно сегодня, 12 июня, Такер впервые жалеет о том, что супруга не купила для спальни шторы блэкаут. Правда, чем больше он думал об ответственности жены, тем паршивее становилось от того, что кое-какое свое дело супруга так и не довела до конца. В какой-то момент – Джеффри и сам упустил, когда именно это произошло, Он слегка сжимает зубы от лёгкой досады от ее бестактного поведения:
- Что за сеанс спонтанного стриптиза? Наталия! Ты с ума сошла?! – после того, как модель на свой страх и риск, причем без всякого стеснения сняла с себя промокшие насквозь трусики, уже было не до красивых речей. Но самое удивительное то, что позже они оказались где-то под покупками. Как новый купальник или нижнее белье. Или даже трусиков. Вот, это уже точно была заявка на победу. Такер преодолевает пространство торговой площадки, и чудом умудряется едва ли не вырвать сумки из рук супруги. - Я сейчас посмотрю на указатели и попробую определиться, куда тебя затащить, а ты уж потрудись объяснить, что ты здесь устроила, - мужчина был даже не зол, скорее обескуражен, потому что знал наверняка, что сам он уж точно ничего не предлагал и не делал того, чтобы раскрепостить супругу, и уж тем более вызвать столь бурную реакцию. Страсть имеет темно-красный цвет вызревшей крови и вероятной расслабления, но супружеский секс имеет ярко-красные всполохи ярчайшего пламени самого высокого костра. И если бы можно было, Наталия бы возвела его немедленно. Джеффри никогда не был против того, что его супруга испытывает чрезвычайную привязанность к сексу с ним во всех его проявлениях. Вот только проблема заключалась в том, что как раз именно он был причиной ее неконтролируемого неистовства, от которого пару раз даже темнело в глазах. Бывало по-разному, ведь характеры, что у Джеффри, что у Наталии был отнюдь не сахар, и флегматичностью и изрядным спокойствием оба вовсе не отличались. Вообще-то можно было бы искренне оскорбиться такому поведению со стороны супруги, потому как ни разу за время семейной жизни, Джеффри не давал женщине ни единого малейшего повода хоть как-то усомниться в его любви и желании ее тела. И было это чистой правдой.
- Джеффри, попробуй меня догнать. Где тут туалет?
- Ты ставишь меня в жутко неловкое положение. Что, если я буду выглядеть глупо, как когда догонял твою машину по пути сюда? — не если, а наверняка. Раньше Такер не подумал бы, что такая извращенная скромность может возбуждать. Наталия тревожила его мысли и его сны каждый божий день и каждую ночь и Джеффри потер виски и решил, что идти нужно по отработанной схеме, а там они вместе уже разберутся что к чему. Потому, не собираясь никого догонять, она быстро настрочил смс-ку жене, мол, да, я в курсе, что из догонялок ничего не выйдет, проверь ещё раз указатели по полной.
- Пойдем, поиграем?
Вполне возможно, что это была всего лишь излишняя мнительность, но Такер решил понаблюдать, временно больше не отпуская подобных комментариев. Он рассматривал жену с нарастающим… замешательством? Ведь не был окончательно уверен, какие такие мысли сейчас шевелятся в ее голове, и ему оставалось утешаться прикидками.

Ему намекнули, что у Рук та же проблема, что когда-то была и у него. Вокруг полная задница и все смотрят на тебя в надежде на спасение, а ты понятия не имеешь чем не то что кому-то, себе чем помочь!

Ему сказали дать Рук пару напутственных слов, но в суматохе общего кошмара забыли, что Адаар, он… ну. Адаар. Ему как бы тоже очень сильно не хватало напутственного слова! Он не нанимался опять спасать мир, этим должны были заниматься те, кто за десять лет рассосался по всему Югу и укреплял свое положение! На что ему доверили выбирать Верховную Жрицу? А зачем надо было мучаться с тем, кого посадить на престол Орлея? Ох, ну и вспотела у него тогда жопа, стоя перед императрицей, ее братом и любовницей… но это было тогда. Что же им было делать сейчас?

Валить до того, как в Инквизиции поняли, что за эти годы он совсем не поумнел. А куда?

А в глушь. Желательно, где всем насрать на то, что ты Инквизитор.

Морозная котловина выглядела как никогда заманчиво, а вездесущие элувианы позволили добраться до нее в считанные часы. Сам он понятия не имел, как это работает, но в этом, слава Андрасте, прекрасно разбирались другие. Морриган или сама Рук, главное, что они не требовали от него хотя бы этого.

План был прост: послать все к чертям и просто гулять. Немного половить рыбу, отбиться от диких животных, послушать пение съедаемых огромными пауками сверчков, посмотреть на восход с тевинтерских руин. Адаар думал, что будет достаточно взять запас вытяжки эльфийского корня, припасы и оружие, прямо как в старые добрые времена. И уйти тихо, чтобы никто не знал куда.

К сожалению, последнее было совершенно невозможно. Ага, сейчас, уйдет он, а его потом за рога обратно притащат и он же будет виноват! Ну нет уж, он же не дурак, он тоже умеет строить сложные схемы! И вообще, по отчетам, недавно в Ферелдене видели Хардинг в компании деда и скелета в сапогах, а раз можно им, значит можно и Рук, и самому Адаару! Так что нечего стыдиться!

— Привет!

Они договорились встретиться на месте. Адаар пришел даже пораньше, успел разговориться с часовыми в лагере неподалеку, потерять и снова найти угощение для оплотного зверя.

— Нам надо будет заглянуть в оплот и… — он на секунду сбился, вспоминая, как правильно. — выразить жителям свое почтение. Надеюсь, ты не против?

Надо было спросить, все ли у них хорошо. Хотелось надеяться, что да, и что в Морозную котловину порождения добраться не успели. А если и успели… не впервой любоваться видами под хруст костей каких-то тварей. И как хорошо, что Рук — настоящая Серая Стражница и точно-точно почувствует скверну. Эх, знал бы он секреты Серых Стражей тогда, десять лет назад, ходил с Блэкволлом по Глубинным тропам до тех пор, пока тот не признался бы в обмане.

— О, и еще! — он передал Рук небольшой мешочек с яблоками. — Это для Сторваккер. Тебе понравится!

Ему намекнули, что у Рук та же проблема, что когда-то была и у него. Вокруг полная задница и все смотрят на тебя в надежде на спасение, а ты понятия не имеешь чем не то что кому-то, себе чем помочь!

Ему сказали дать Рук пару напутственных слов, но в суматохе общего кошмара забыли, что Адаар, он… ну. Адаар. Ему как бы тоже очень сильно не хватало напутственного слова! Он не нанимался опять спасать мир, этим должны были заниматься те, кто за десять лет рассосался по всему Югу и укреплял свое положение! На что ему доверили выбирать Верховную Жрицу? А зачем надо было мучаться с тем, кого посадить на престол Орлея? Ох, ну и вспотела у него тогда жопа, стоя перед императрицей, ее братом и любовницей… но это было тогда. Что же им было делать сейчас?

Валить до того, как в Инквизиции поняли, что за эти годы он совсем не поумнел. А куда?

А в глушь. Желательно, где всем насрать на то, что ты Инквизитор.

Морозная котловина выглядела как никогда заманчиво, а вездесущие элувианы позволили добраться до нее в считанные часы. Сам он понятия не имел, как это работает, но в этом, слава Андрасте, прекрасно разбирались другие. Морриган или сама Рук, главное, что они не требовали от него хотя бы этого.

План был прост: послать все к чертям и просто гулять. Немного половить рыбу, отбиться от диких животных, послушать пение съедаемых огромными пауками сверчков, посмотреть на восход с тевинтерских руин. Адаар думал, что будет достаточно взять запас вытяжки эльфийского корня, припасы и оружие, прямо как в старые добрые времена. И уйти тихо, чтобы никто не знал куда.

К сожалению, последнее было совершенно невозможно. Ага, сейчас, уйдет он, а его потом за рога обратно притащат и он же будет виноват! Ну нет уж, он же не дурак, он тоже умеет строить сложные схемы! И вообще, по отчетам, недавно в Ферелдене видели Хардинг в компании деда и скелета в сапогах, а раз можно им, значит можно и Рук, и самому Адаару! Так что нечего стыдиться!

— Привет!

Они договорились встретиться на месте. Адаар пришел даже пораньше, успел разговориться с часовыми в лагере неподалеку, потерять и снова найти угощение для оплотного зверя.

— Нам надо будет заглянуть в оплот и… — он на секунду сбился, вспоминая, как правильно. — выразить жителям свое почтение. Надеюсь, ты не против?

Надо было спросить, все ли у них хорошо. Хотелось надеяться, что да, и что в Морозную котловину порождения добраться не успели. А если и успели… не впервой любоваться видами под хруст костей каких-то тварей. И как хорошо, что Рук — настоящая Серая Стражница и точно-точно почувствует скверну. Эх, знал бы он секреты Серых Стражей тогда, десять лет назад, ходил с Блэкволлом по Глубинным тропам до тех пор, пока тот не признался бы в обмане.

— О, и еще! — он передал Рук небольшой мешочек с яблоками. — Это для Сторваккер. Тебе понравится!

Придворная знать завистливо скрывала свои надменные улыбки за веерами, всё ещё не понимая, каким образом эта дикарка сводит с ума королевских персон. Вихрь интриг и сплетен витал в воздухе, усиливая волнение и любопытство. Селина, в свою очередь, не ожидала такого поворота событий, но они были ей на руку. Со второго этажа своего личного балкона она одарила свою подданную одобрительным кивком. Морриган же не нужно разрешение, она и так берёт то, что ей по праву. Её янтарный взгляд был полон неподдельной страсти: она уже предвкушала следующий ход в своей Игре на поле интриг и власти.
— Я думала, что ты испугаешься... как обычно... — хитрая улыбка не сползала с лица ведьмы. Зачем ей какая-то искусственная фарфоровая маска, если Морриган всю жизнь играла не свою роль: примерная дочь, защитница Ферелдена, теперь же золотая рыбка на посылках — всю жизнь скованная в желаниях других. И Алистер также всегда был отражением чьих-то амбиций. Эту пару сковывали желания собственной свободной жизни, у замков которых никогда не существовало ключей. Слова Ведьмы всегда кололи сердце бедного серого стража больнее всего, потому что она хотела причинить такую же боль и себе. Она возненавидела Алистера с их самой первой встречи: несуразный, смазливый, будто бы вместо фехтования посещал занятия по поеданию третьей порции ферелденской похлёбки, и его щенячьи глаза так и просили о помощи, когда девушка обрабатывала его раны. Слишком слабый человек, чтобы стать очередным сокровищем её матери. Флемет никогда не приводит случайных гостей, и Морриган надеялась, что её мать в очередной раз возьмёт с них непомерную плату... Но вместо этого даровала своей дочери временное чувство свободы в обмен на ребёнка во чреве от этого глупого юнца. И теперь ей придётся... нет, ей необходимо ему всё объяснить, чтобы вновь не потерять. Почему ушла и почему так и не вернулась.

Свечи задрожали в такт танцорам, и в бальный зал теперь освящал приглушённый интимный свет. Хохот и музыка сливались в единую какофонию. Мягкая рука Морриган ложится в слишком грубую ладонь каменщика, и в своём платье она, словно чёрный лебедь, гордо подняв голову, плывёт среди расступающихся перед ними актёров-людей. Не делая реверансов перед особым гостем сразу кладёт руку ему на плечо, но даёт быть главным в этом странном танце. На неловкий комплимент короткий ответ:
— Я знаю, — но улыбка её становится мягче, словно у мартовского кота, укравшего стакан со сметаной. Между ними витало что-то более напряженное, чем просто приятное общение. Встреча не просто любовников, а любимых, чьи амбиции не давали им быть друг с другом рядом. Игра переросла в эмоциональный страстный танец; не вальс, а настоящее танго, в котором была и обида и недосказанность и печаль. Морриган пронзала Алистера своим магическим взглядом, следуя за ним по наполированному паркету. Теперь он не тот противный юнец. Его черты стали более угловатыми, а взор наполнился непоколебимым мужеством ферелденца. Морщины познали и глубокую печаль и немое отчаяние, его осанка была наполнена гордостью и непоколебимостью. Алистер, среди всей этой роскоши и блеска, выглядел как рыцарь в доспехах, немного неуклюжий, но с сердцем, полным доброты и чести, и взгляд его был полон теплоты и нежности, но также и сдержанной тревоги.
— Латы храмовника, доставшиеся по наследству, шли тебе больше к лицу, — очередная издёвка или искренняя правда? Морриган давно говорила двусмысленную правду, и этого ни в коем случае не стеснялась. В своей королевской одежде для ведьмы Алистер выглядел как мабари в вязаном кафтане для шпица Императрицы миссис Фру-фру -  ферелденцы никогда не понимали веяний моды, идущей из Орлея.

Следующий вопрос застал Морриган врасплох. Это она должна была устраивать допрос, и в напоре вопросов Алистер обязан был согласиться на любые её требования, а не сразу задевать за личное. Движения Морриган стали резкими, словно она хотела увильнуть, как змея, снова растворится среди толпы и сбежать, но руки короля держали свою партнёршу по танцам слишком крепко. Теперь они танцевали вокруг друг друга на поле битвы, где каждое слово и взгляд могли стать оружием или щитом. Нельзя играть в Игру, если твой оппонент знает о тебе больше, чем необходимо. Она ответила ему ухмылкой, которая была полна презрения и признания одновременно:
— Лучше всего спрятаться у всех на виду, чтобы твои враги искали иглу в стоге сена, а не в корсете королевской любовницы, — как всегда отвечает на вопрос и увиливает от ответа.
— Что для тебя есть дом? Тёплая постель без многоножьих гостей? Дворец, наполненный недовольными придворными? Или же прикованная к лицу маска того, кем ты не должен был стать? Что ж, тогда Орлей — мой дом.
На мгновение напряжение в воздухе было таким ощутимым, что казалось, будто весь зал затаил дыхание, ожидая ответа. В словах Морриган не просто была нескрываемая обида, но и так долго сдерживаемая злость, что рвалась наружу. Алистер не хотел быть королём тогда перед Собранием, а Морриган не заставляла его им стать. После победы он был бы никем, и никто не смог бы идти с ними по следу.
А этот трон мог вновь стать для Морриган оковами, которые она собственноручно не желала надевать.
— Я не слышала ни одной сказки, чтобы Король мог выбрать себе в жёны чудовище. Глас толпы и лай собак имеют большую силу, чем королевское слово. Сейчас же... мир изменился, но даже под протекторатом Императрицы я имею шанс в любое время лишится своего языка за лишнее слово, сказанное при встрече. К тому же за эти года ты встречал ещё одну ведьму, — Морриган сделала в момент слишком резкое движение, чуть не втолкнув Алистера в кружившуюся толпу. — Что тебе нужно было от неё, кроме её головы?

Пока Адаар спал после большого взрыва зеленой полупрозрачной жижи разлома, его кто-то переодел. С размером не угадали — ткань на груди натягивалась так, что ее мольбы о помощи раздавались на все Убежище. Впрочем, беды растянутой одежды мало кого волновали. Тут и без этого хватало проблем от отсутствия абсолютно всего, что только можно до огромной дыры в небе. И все чего-то ждали от самого Адаара. При таком раскладе спасибо, что вообще успели за три дня пошить хоть что-то.

Его зачем-то называли Вестником Андрасты, хотя никакую весть он не нес. Пару раз Адаар пытался это объяснить, но его никто не слушал. Совсем никто, даже невероятно злые его прозвищем церковники. Невероятно красивая антиванка Жозефина объяснила это тем, что отчаявшимся людям нужно во что-то верить.

А потом Кассандра, от колючего взгляда которой хотелось превратиться в ее стул, объявила о создании Инквизиции, чем окончательно обрубила Адаару возможность убежать. Как это он, оставил бы людей в беде? Он же не чудовище какое!

Да только как помогать, если на тебя все смотрят подозрением? И вообще непонятно что делать. Чего стоил один только канцлер Родерик, с самой первой встречи вознамерившийся вывести его на чистую воду. То, что с ним были согласны он почему-то в расчет не брал и продолжал призывать на голову “лжевестника” какие-то кары. Адаар тогда окончательно запутался и оставил вести с уважаемым богословом дела тем, кто во всей этой истории с Андрастой разбирался больше него. На Жозефину, или Кассандру с Лелианой, хотя последняя при всей ее любви к Церкви выглядела так, словно для нее разобраться значило кого-то убить. В их последнюю встречу она собиралась убить какого-то Батлера за то что тот ее предал и убил какого-то Ферье. Но она при этом так искренне говорила о Песни Света, что Адаар, видимо под впечатлением, заступился за него. Да ну, убивать еще… чем они тогда лучше? Да и достаточно смертей уже, разве нет?

А еще можно было скинуть заботу о канцлере и ему подобных на Каллена. Тот выглядел суровым, серьезным и, судя по историям о нем, имел огромный опыт решения таких проблем. Правда каждый раз он всегда выглядел так, будто еще чуть-чуть и отклонит голову назад, чтобы со всей силы вмазать дорогому собеседнику по носу. Сам Адаар делал так пару раз, кровища всегда хлестала ого-го.

При воспоминаниях о том, как это было весело в животе утробно заурчало — такие истории неплохо шли у костра под крепкое вино и жареное мясо.

Жаль, с едой было туговато. Как и с теми, кто был готов на хорошую попойку. Адаар ходил куда его послали, делал то, о чем его просили. Неподалеку от Редклиффа, в компании гнома, отступника и Кассандры им вроде как, удалось немного разгрести бардак. Но в самом Убежище приходилось разве что осторожно знакомиться и говорить спасибо. И не дышать слишком сильно, иначе на стон одежды наверняка бы отозвалась мать Жизель — невероятно пугающая и располагающая к себе женщина. Нет уж, лучше он пойдет потрещит куда-нибудь в горы! Решено!

Уже на выходе, заглядевшись тем, как доспехи Каллена сверкают на солнце, пока их обладатель громко разносит тренирующихся солдат, Адаар подумал, что будет неплохо предупредить об отсутствии. А то вдруг его накроет лавина и никто не придет его спасти?

— Каллен! — он уверенным шагом направился к человеку.

Немного не рассчитал, правда, расстояние, и уперся практически в Каллена, возвышаясь над ним на добрых полторы головы.

— Я пошел в горы. За мясом.

В случае обвала это должно было дать подсказку где его искать — там, где очевидно водилось стадо друффало. Последний раз когда Адаар выбирался, чтобы собрать эльфийского корня, он их видел.

Ох, наверное эльфийский корень и сейчас будет не лишним.

— И за травами, — добавил Адаар, чуть-чуть подумав.

его голос со вкусом переливающегося в холодный стакан алкоголя. его голос благородного янтарного цвета, древесной смолы, тягучий и липкий, как само воплощение страха, как то, что заставляет мурашки бежать по спине. он звучит из-за плеча, вонзается так, что не шевельнуться, как удав, гипнотизирующий добычу, как хищник, загнавший в угол дичь.

сандей не считает себя дичью – когда-то да, когда-то стелларон заставил его чувствовать себя слабым и беззащитным, но вместе с перьями у птенца выросли когти. он не голубь гармонии, он ворон порядка, способный выклевать глаза, печень, способный изодрать до мяса того, кто приблизится слишком близко и без должного почтения.

гончая за спиной осторожна.

- господин галлахер, - воскресенье звучит заученно-почтительно, как подобает главе клана. он знает, что как бы ни было велико желание молча уйти, он, как хозяин резиденции утренней росы, обязан сохранять достоинство. – не ожидал, что вы решите задержаться.

этикет заставляет сандея повернуться к гостю лицом, встретиться взглядом с охотничьей собакой, что, принюхиваясь, подбирается к нему ближе. воскресенье терпеть не может гончих – он чувствует их взгляды по всему дому, и от этого лишь возрастает тревога. гофер твердит, что все в порядке, что это лишь иллюзия, провокация, на которую нельзя поддаваться, но это не помогает – и ноготь процарапывает на круглом столе новые насечки.

- вы остались, что спросить меня, как я себя чувствую? – на грани. еще немного и напряженный разговор перешагнет эту границу дежурной вежливости – и прежде, чем это случится, сандей хочет проникнуть в голову главы гончих и выяснить, что ему нужно. выцепить крючками всю подноготную, узнать, о чем тот думает, чего желает, что сподвигло его вдруг заговорить наедине.

но он ничего не видит. только ощущает липкий холод спускающийся по спине.

«вы выглядели обеспокоенным. все в порядке?»

обеспокоенным... как хорошо он маскирует слово «паника».

- вы по делу, господин галлахер? я бы хотел успеть к началу концерта зарянки.

кто ты такой? что ты такое? почему тебя не получается прочитать, почему твои мысли и чувства закрыты под замком? руки воскресенья сцеплены за спиной, рука сжимает запястье с такой силой, что циркулирующая по венам кровь замирает и ощущается неприятным покалыванием на кончиках пальцев.

успокоиться. нужно успокоиться, сохранять хладнокровие, гофер говорил, что тревога мешает, говорил, что страх закрывает глаза. его ладони ложатся на лицо, опаляя холодом веки – заставляют ослепнуть, погрузиться в темноту. если бояться – нельзя прочитать.

только вот вернуть спокойствие не выходит.

С подобных просьб у Нейта в районе задницы всегда открывалась ядерная шахта, готовая испепелить пламенем ярости все живое. Он до конца не понимал, что чувствует к синтам.

Он видел процесс их создания. Быстрые лапки-манипуляторы бездумно собирали каркас из костей, лежащих, словно приборы в армейской столовой: в этом ящике вилки-ребра, в этом ложки-тазовые кости, а в соседнем - тупые ножи-позвонки. Нейт понимал тех, для кого подобный процесс давно стал рутиной и кто после такого не мог воспринимать синтов как полноценных людей.

С другой стороны, Магнолия из Третьего рельса трахалась и стонала, как настоящий человек, разницы между искусственной вагиной и настоящей Нейт не заметил. Или скажи кто-нибудь Глории, что она неживая... нет, лучше не стоит, этот взрыв ядерной шахты не переживет никто. Данс вот, был похож на синта, но только потому что военная муштра делала робота из любого человека. И это путало еще сильнее, ведь, если машина учится, меняется и ошибается, то чем она отличается от человека, который также учится, меняется и ошибается? А если так, то есть разница из вагины он вылез или с конвейера?

Институтские ученые так не считали. Машина есть машина, поэтому вот тебе, отец Отца, код, синта-охотника подмышку и иди верни синта, который стал рейдером и вредит окружающим. А потом еще держи лекцию о том, какие синты опасные, вот, посмотри, какие зверства делал синт, решивший, что он человек. То, что при захвате одного синта душу богу отдало около дюжины людей-рейдеров добрые ученые Института почему-то упустили. А глава Бюро робоконтроля так вообще посчитал, что будет неплохо попросить повторить успех с еще одним беглым синтом.

- Так, а почему ваши идеальные охотники не могут с этим справиться? - уточнил Нейт, которого не радовала перспектива ловить беглых синтов.

Не солидарно это, как-то. Нечестно. Ну сбежал и молодец, не все дети вырастают такими, какими мы хотим их видеть. Да, Шон?

- Это... личная просьба.

К концу истории Нейт хотел скакать вокруг Айо и, некультурно тыкая в него пальцем, смеяться. Обосрался! Неудачник! Слабак! Вместо этого Нейт с серьезным видом покивал и отправился на поиски потеряшки.

Джастин Айо оказался не таким уж бесчувственным чурбаном, каким хотел казаться. Ладно бы, как Бинэ, который за счет синта практично решил проблему жены и няньки. Но усыновить!

Само собой, никакого помощника ему не дали, "личная просьба" же. И никакого кода, потому что Фрэнсис Айо считал себя человеком и для чистоты эксперимента должен продолжать считать себя человеком. Уже на поверхности Нейт подумал о том, что надо бы вернуться и поспрашивать у других о потеряшке. Хотя бы доктора Ли ибо все это было очень уж странно. Институтские ученые, замкнутые в одном пространстве, возводили свою работу в абсолют - у них не было ничего другого. Глава Бюро робоконтроля как будто не должен был заниматься экспериментами из отдела высших систем. Они ведь хотели провернуть нечто подобное с десятилетним синтом Шоном, как они отдали свою "невероятно важную" работу кому-то еще?

В любом случае, что бы там ни было, просто так сдавать в Интститут беглого синта Нейт не собирался. Сначала... выслушать его? Да, было бы неплохо. В конце концов, Нейт оставил своего сына там, где тому больше нравилось, неужели он поступит плохо с чужим ребенком?! Даже если он подался в тяжелый криминал и занимается самыми богомерзкими делами, применяя на практике знания, полученные в Институте.

Путь, который ему пришлось преодолеть оказался прямо пропорционален этому желанию.

Кое-кто так сильно не хотел возвращаться в Институт, что сразу подался на Запад, далеко к берегам солнечной Калифорнии. Нейт, прихватив с собой из Содружества только Псину, с каждым новым местом ненавидел новое время все сильнее и сильнее. Музыка, старая добрая довоенная музыка, которая раньше помогала погрузиться в грезы о том, будто ты в новых отутюженных брюках и банкой геля на волосах едешь в новеньком кабриолете, а лицо тебе целует только ветер, а не ударная волна от ядерного взрыва. По разбитым дорогам стояли такие же разбитые кабриолеты - бери любой, только желания уже не было никакого.

Все, что Нейт хотел, так это просто схватить Фрэнсиса и утащить его домой. Чем он там вообще занимался? Нейт расспрашивал у местных, искал по описанию, но злостного нарушителя, продавца органов, людей, детей, вора, убийцу, отравителя, извращенца, людоеда не находил. В смысле находил, но они все были не Фрэнсисом Айо.

Их встреча произошла, считай, случайно. У Нейта были вещи, принадлежавшие Фрэнсису, которые Псина иногда нюхал, чтобы не забывать запах. Что-то пошло так: его уши вмиг навострились, он замотал мордой, а затем побежал куда-то на север. Бежать по пустыне Нейт вообще не хотел, но Псина так нетерпеливо подпрыгивал, что выхода и не осталось.

К моменту, когда их с Фрэнсисом Айо взгляды пересеклись, Нейт успел вспотеть, устать и заебаться.

Нейт думает о том, что стоило бы взять Сэма на руки. Здесь, на этом посте, если он попытается давить авторитетом так, как ему это удалось в полевых условиях, он скорее словит пулю в лоб и на этом его приключения закончатся. Ничего страшного, главное, что Сэм в порядке, живой, идет, пока Нейт проявляет чудеса смирения.

Как он и предполагал, пока им не подтвердят полномочия Нейта, они здесь никто и тратить на них медикаменты никто не хочет. У них забирают вещи, он не сопротивляется. Отдает и рюкзак с припасами, и оружие, и следит краем глаза, чтобы Сэма не тыкали больше, чем стоит.

— Нет, — Нейт упирается всего один раз, когда у него пытаются забрать пип-бой. — Хочешь рискнуть — вперед, но его ты получишь только с моей рукой, если у тебя останется хоть одна целая кость на твоих руках.

Сейчас, когда адреналин отпустил, получается говорить спокойно. Это не угроза, а предупреждение, потому что конкретно этот пип-бой попасть в руки Братства не должен ни при каких обстоятельствах. Нейт никогда не пробовал телепортироваться так далеко от Содружества и не уверен, что его его расщепит на атомы, но это его маленький козырь. Если что-то пойдёт не так, он может попытаться телепортироваться в институт, одолжить у кого-нибудь винтовку и вернуться, чтобы разнести тут все к чертям.

— Ты угрожаешь мне?

— По-дружески предупреждаю. И поверь, даже если ты это сделаешь, потом очень сильно пожалеешь.

В этом плане есть только один изъян. За время этой беготни Сэму придется остаться и Нейт не сможет его защитить. Никого не оставлять позади — это то, что каждый солдат усваивает еще в учебке. Что бы ни случилось, товарища он не оставит ни при каких обстоятельствах. Да и оказались они тут по той же причине, странно теперь будет бросать его. Так что остается уповать на благородство старейшины — настолько, что он даже называет его в мыслях по званию, а не по имени или смешному прозвищу. И надеяться, что тут не решит таким образом избавиться от проблемы.

И возможно, Сэм заслуживает объяснений. Хоть каких.

Нейт устраивается в углу и вытягивает ноги, лениво соображая с чего бы начать. После его перфоманса на маяке, явно не с утверждения, будто он тут мимо проходил и они не друзья. Хотя технически, они и с Братством и правда не друзья, а… черт, а кем же они тогда друг другу приходятся?

— Дерьмо какое-то, — на развлечения ребят с Западного побережья ему и сказать-то нечего.

Эти, которых он знает, по крайней мере никого на его памяти не мучили, а предавали милосердному геноциду. Кстати, какова вероятность, что за запертой дверью не стоит охранник, который слушает абсолютно все их разговоры?

— Ну так-то я себя скорее позиционирую как генерал минитменов. Это такие ребята с дальнобойными ракетами, которые держат на прицеле дирижабль Братства с его старейшиной, — обтекаемо начинает Нейт. — Или как отца директора Института. Помнишь, да, я говорил, что разыскал сына? Ему сейчас шестьдесят и он кое-чего добился в жизни.

Он не был уверен до самого конца, что Шон расщедрится и бросит на его освобождение армию синтов. Скорее он использует его смерть как предлог для нападения — вот это было абсолютно в стиле каждой крысы Содружества, но об этом Нейт благоразумно говорить не стал.

— Кстати ДНК Шона стала основой для тех синтов, которые не отличимы от людей. Так что у меня, в некотором роде, целая гора внуков, — если честно он не знает что ещё добавить к этим новостям, но надеется, что это хоть немного успокоит Сэма. И на всякий случай добавляет. — Все будет хорошо. Правда.

Как же любит Апрель бродить по рынку в Ренске в человеческом обличии! Здесь всегда шумно и весело от обилия народа, можно разузнать самые последние сплетни и новости мира людей, наконец, завести новые приятные знакомства. Не с прекрасными боярышнями, нет, из юных дев Апрель давно уже ни на кого не смотрит, кроме своей милой ненаглядной Радушки, но хотя бы с людьми, которые чем-то, да могут быть полезны бессмертному месяцу. Вот хотя бы давний знакомый, сын торговца пирожками, Любомир, который сегодня подменяет, стоя с лотком, отца, приветливо кивает Апрелю, завидев его, и тут же выкладывает последнюю новость, что какой-то сильно шустрый мальчуган, стоило ему зазеваться, вот пару минут назад стащил с лотка пару пирожков с абрикосом, да и был таков. Так, мальчуган, пирожки с абрикосами... Ну конечно, старший братец Март, его привычки и повадки! А раз пирожки сворованы буквально только что, есть шанс, что братец всё ещё шатается где-то здесь в толпе, просто старается не попадаться на глаза Любомиру, чтобы заслуженно не получить трёпку. Неплохо, как раз с Мартом давно бы уже пора поговорить по душам и прояснить многое в их нынешних взаимоотношениях. Март, правда, в последнее время словно неуловим, такое чувство, что сам избегает любых контактов со всеми братьями-месяцами, не появляется даже в лесной чаще у Февраля, хотя раньше бывал там ещё чаще Апреля. Ну, ничего, здесь, на рынке, может быть, и удастся перехватить неугомонного старшего братца для разговора!

Распрощавшись с Любомиром да купив у него пару своих любимых пирожков с яблоками, Апрель медленно идёт вдоль торговых рядов. Торговцы на все голоса расхваливают свой товар и зазывают покупателей, покупатели выбирают на лотках и в палатках товар себе по душе и расплачиваются звонкими монетами, стоит всеобщий шум и изрядный гвалт. Вот двое мужчин в самой простой одежде обсуждают нынешний неурожай, сетуют, что будет дальше, если ничего не переменится. Эх, знали бы они, что ничего-то не изменится, пока не земле нет зимы, и вместо заточенных зимних месяцев властвует Ноябрь! Помочь бы зимним братцам в их беде, выпустить их из заточения, чтобы все вместе зимние месяцы одолели коварного Ноября и всё вернулось на свои места, да как? Даже Февраль уже, кажется, почти отчаялся вернуть свободу братьям и себе свой истинный облик.

Март попадается на глаза абсолютно неожиданно, выныривает откуда-то из толпы с пирожком в руках. Вот, на ловца и зверь бежит! Быстро схватив старшего братца за плечо, Апрель усмехается:

- Поговорим, братец? Только не здесь, слишком уж шумно и людно. Пойдём в дом в боярский дом, где я служу? Там на конюшне всегда пусто, никто нам не помешает.

Март, правда, пытается вырываться, будто норовя куда-то сбежать, но Апрель даже и не думает выпускать плечо братца. В конце-концов, в нынешнем облике он явно сильнее пострелёнка-братца, да и ловкости ему тоже не занимать. Но почему брат так упорно пытается удрать, словно боится возможного разговора? Ладно бы ещё Март так бегал от беседы с Февралём, это как-то можно понять, но ведь Апрель же не грозный даже сейчас, в облике старика, зимний месяц! Они же с Мартом всегда прекрасно ладили, считались закадычными друзьями во всём, а тут брат так отчаянно пытается удрать, такое ощущение, что просто не желает разговаривать.

- Брат, мы просто поговорим, в конце-концов, могу я узнать, почему ты так избегаешь и меня, и остальных братьев в последнее время? Пойдём, пойдём, всё равно я от тебя не отстану.

[indent] дыши. дыши. пока хрипы разрывают грудь, пока барабанные перепонки лопаются от свистящих криков выходящего через щель раскаленного воздуха – дыши.

[indent] «беги!» кричит сестра, толкая в спину. слышны только квакающие хлюпающие звуки за плечом – и так страшно обернуться, в голове уже стучит это очевидное знание – ее уже нет. ее нет, она исчезла, она больше не сможет закрывать ему глаза руками – не смотри, не смотри, не смотри. там ничего нет. там черное течение не поглощает маму на наших глазах, просто не смотри.

[indent] пальцы от охватившего ужаса сжимают маленькую плюшевую игрушку.

[indent] чавк. чавк. чавк. ему не нужно смотреть, чтобы видеть перед глазами чудовище, в которое превращается его мать. ему на макушку падают крупные бусины сестринских слез, но она ни на секунду не разжала своей хватки, чтобы не позволить младшему брату увидеть этот кошмар.

[indent] но он все слышит – и воображение дорисовывает самые красочные детали самостоятельно. ухо холодит колючее дыхание смерти.

[indent] беги!

[indent] отчаянный вопль за спиной обрушивается кнутом на сгорбленную беспомощную спину. рывок – и...

[indent] ничего. он не может бежать, нога вязнет в чем-то бесформенном, обжигающе горячем. между лопаток течет холодный пот – оборачиваться страшно, не смотри, не смотри, не смотри, беги, просто уходи отсюда, брось всех здесь и беги, чтобы выжить. им уже ничем не помочь.

[indent] тело, скованное ужасом, не слушается. едва ли не со скрипом поворачивается голова, чтобы посмотреть на то, что мешает убежать.

[indent] покрытая наростами черного течения рука сжимает его лодыжку.

[indent] - ты... просто... бросишь... меня?.. – речь чудовищ неразличимая, скомканная, рваная, но среди этих бессвязных звуков анаксагор отчетливо слышит обвинительные слова его старшей сестры. – я... умерла... из-за тебя...

[indent] сердце заходится стуком где-то в горле, не позволяя жадному глотку воздуха проникнуть в легкие.

[indent] - я... я не... прости, - пыль и копоть на щеках разъедают детские слезы, мальчик сбивает цепкую лапу ползущего чудовища второй ногой и убегает.

[indent] нежное и болезненное «живи» доносится до него прежде, чем их небольшой дом обрушивается под тяжестью всеуничтожающего проклятия амфореуса.

[indent] пострадавшие от черного течения с нескольких полисов стекаются в один уцелевший город поблизости – вопрос времени, когда катастрофа, следующая по пятам, доберется и до них. в перешептываниях напуганных людей рождается слух об охеме – полисе, способном устоять против этих чудовищных порождений. выжившие мечтают спрятаться под сенью кефала, твердо уверенные, что обязательно смогут добраться – раненые, изнемогающие от болезней и голода. анаксагор не тешит себя ложными надеждами. он лишь босоногий ребенок с потрепанным плюшевым геозавром в руках. ему не хватает еды – кто постарше забирают больше, потому что маленьким детям не нужно стоять в дозоре, а взрослым ничего не стоит вытолкнуть коротышку из очереди за куском черствой булки.

[indent] анаксагор слишком горд, чтобы попрошайничать, и слишком напуган, чтобы ответить обидчику. он знает, что не сможет добраться до охемы, но последнее «живи» все еще стучит в висках.

[indent] «помнишь, ты хотел все изменить?»

[indent] - я даже не могу достать себе еды, что я могу изменить?

[indent] «ты ведь умный мальчик, вспомни пророчество – тебе уготована интересная судьба».

[indent] - я ненавижу пророчества, - анаксагор всхлипывает от обиды, - почему в нем не было ни слова о вас с мамой? почему я должен верить в него и следовать, если оно даже не помогло вас спасти!

[indent] «преодолеешь ты вершины чистоты и вновь вернешься к мукам разложения...»

[indent] - не хочу ничего слушать!

[indent] анаксагор просыпается резко, закрывает уши руками и отчаянно пытается сдержать всхлипы. стыд за резкие слова душит так сильно, что приходится давиться слезами, чтобы никто не увидел и не услышал. ему больше не увидеть сестру – и даже во сне он грубит ей, хотя нужно было сказать простое «я так скучаю».

[indent] - не уходи. не уходи...

[indent] дыши. дыши. пока хрипы разрывают грудь, пока барабанные перепонки лопаются от свистящих криков выходящего через щель раскаленного воздуха – дыши.

[indent] «беги!» кричит сестра, толкая в спину. слышны только квакающие хлюпающие звуки за плечом – и так страшно обернуться, в голове уже стучит это очевидное знание – ее уже нет. ее нет, она исчезла, она больше не сможет закрывать ему глаза руками – не смотри, не смотри, не смотри. там ничего нет. там черное течение не поглощает маму на наших глазах, просто не смотри.

[indent] пальцы от охватившего ужаса сжимают маленькую плюшевую игрушку.

[indent] чавк. чавк. чавк. ему не нужно смотреть, чтобы видеть перед глазами чудовище, в которое превращается его мать. ему на макушку падают крупные бусины сестринских слез, но она ни на секунду не разжала своей хватки, чтобы не позволить младшему брату увидеть этот кошмар.

[indent] но он все слышит – и воображение дорисовывает самые красочные детали самостоятельно. ухо холодит колючее дыхание смерти.

[indent] беги!

[indent] отчаянный вопль за спиной обрушивается кнутом на сгорбленную беспомощную спину. рывок – и...

[indent] ничего. он не может бежать, нога вязнет в чем-то бесформенном, обжигающе горячем. между лопаток течет холодный пот – оборачиваться страшно, не смотри, не смотри, не смотри, беги, просто уходи отсюда, брось всех здесь и беги, чтобы выжить. им уже ничем не помочь.

[indent] тело, скованное ужасом, не слушается. едва ли не со скрипом поворачивается голова, чтобы посмотреть на то, что мешает убежать.

[indent] покрытая наростами черного течения рука сжимает его лодыжку.

[indent] - ты... просто... бросишь... меня?.. – речь чудовищ неразличимая, скомканная, рваная, но среди этих бессвязных звуков анаксагор отчетливо слышит обвинительные слова его старшей сестры. – я... умерла... из-за тебя...

[indent] сердце заходится стуком где-то в горле, не позволяя жадному глотку воздуха проникнуть в легкие.

[indent] - я... я не... прости, - пыль и копоть на щеках разъедают детские слезы, мальчик сбивает цепкую лапу ползущего чудовища второй ногой и убегает.

[indent] нежное и болезненное «живи» доносится до него прежде, чем их небольшой дом обрушивается под тяжестью всеуничтожающего проклятия амфореуса.

[indent] пострадавшие от черного течения с нескольких полисов стекаются в один уцелевший город поблизости – вопрос времени, когда катастрофа, следующая по пятам, доберется и до них. в перешептываниях напуганных людей рождается слух об охеме – полисе, способном устоять против этих чудовищных порождений. выжившие мечтают спрятаться под сенью кефала, твердо уверенные, что обязательно смогут добраться – раненые, изнемогающие от болезней и голода. анаксагор не тешит себя ложными надеждами. он лишь босоногий ребенок с потрепанным плюшевым геозавром в руках. ему не хватает еды – кто постарше забирают больше, потому что маленьким детям не нужно стоять в дозоре, а взрослым ничего не стоит вытолкнуть коротышку из очереди за куском черствой булки.

[indent] анаксагор слишком горд, чтобы попрошайничать, и слишком напуган, чтобы ответить обидчику. он знает, что не сможет добраться до охемы, но последнее «живи» все еще стучит в висках.

[indent] «помнишь, ты хотел все изменить?»

[indent] - я даже не могу достать себе еды, что я могу изменить?

[indent] «ты ведь умный мальчик, вспомни пророчество – тебе уготована интересная судьба».

[indent] - я ненавижу пророчества, - анаксагор всхлипывает от обиды, - почему в нем не было ни слова о вас с мамой? почему я должен верить в него и следовать, если оно даже не помогло вас спасти!

[indent] «преодолеешь ты вершины чистоты и вновь вернешься к мукам разложения...»

[indent] - не хочу ничего слушать!

[indent] анаксагор просыпается резко, закрывает уши руками и отчаянно пытается сдержать всхлипы. стыд за резкие слова душит так сильно, что приходится давиться слезами, чтобы никто не увидел и не услышал. ему больше не увидеть сестру – и даже во сне он грубит ей, хотя нужно было сказать простое «я так скучаю».

[indent] - не уходи. не уходи...