Нейт думает о том, что стоило бы взять Сэма на руки. Здесь, на этом посте, если он попытается давить авторитетом так, как ему это удалось в полевых условиях, он скорее словит пулю в лоб и на этом его приключения закончатся. Ничего страшного, главное, что Сэм в порядке, живой, идет, пока Нейт проявляет чудеса смирения.

Как он и предполагал, пока им не подтвердят полномочия Нейта, они здесь никто и тратить на них медикаменты никто не хочет. У них забирают вещи, он не сопротивляется. Отдает и рюкзак с припасами, и оружие, и следит краем глаза, чтобы Сэма не тыкали больше, чем стоит.

— Нет, — Нейт упирается всего один раз, когда у него пытаются забрать пип-бой. — Хочешь рискнуть — вперед, но его ты получишь только с моей рукой, если у тебя останется хоть одна целая кость на твоих руках.

Сейчас, когда адреналин отпустил, получается говорить спокойно. Это не угроза, а предупреждение, потому что конкретно этот пип-бой попасть в руки Братства не должен ни при каких обстоятельствах. Нейт никогда не пробовал телепортироваться так далеко от Содружества и не уверен, что его его расщепит на атомы, но это его маленький козырь. Если что-то пойдёт не так, он может попытаться телепортироваться в институт, одолжить у кого-нибудь винтовку и вернуться, чтобы разнести тут все к чертям.

— Ты угрожаешь мне?

— По-дружески предупреждаю. И поверь, даже если ты это сделаешь, потом очень сильно пожалеешь.

В этом плане есть только один изъян. За время этой беготни Сэму придется остаться и Нейт не сможет его защитить. Никого не оставлять позади — это то, что каждый солдат усваивает еще в учебке. Что бы ни случилось, товарища он не оставит ни при каких обстоятельствах. Да и оказались они тут по той же причине, странно теперь будет бросать его. Так что остается уповать на благородство старейшины — настолько, что он даже называет его в мыслях по званию, а не по имени или смешному прозвищу. И надеяться, что тут не решит таким образом избавиться от проблемы.

И возможно, Сэм заслуживает объяснений. Хоть каких.

Нейт устраивается в углу и вытягивает ноги, лениво соображая с чего бы начать. После его перфоманса на маяке, явно не с утверждения, будто он тут мимо проходил и они не друзья. Хотя технически, они и с Братством и правда не друзья, а… черт, а кем же они тогда друг другу приходятся?

— Дерьмо какое-то, — на развлечения ребят с Западного побережья ему и сказать-то нечего.

Эти, которых он знает, по крайней мере никого на его памяти не мучили, а предавали милосердному геноциду. Кстати, какова вероятность, что за запертой дверью не стоит охранник, который слушает абсолютно все их разговоры?

— Ну так-то я себя скорее позиционирую как генерал минитменов. Это такие ребята с дальнобойными ракетами, которые держат на прицеле дирижабль Братства с его старейшиной, — обтекаемо начинает Нейт. — Или как отца директора Института. Помнишь, да, я говорил, что разыскал сына? Ему сейчас шестьдесят и он кое-чего добился в жизни.

Он не был уверен до самого конца, что Шон расщедрится и бросит на его освобождение армию синтов. Скорее он использует его смерть как предлог для нападения — вот это было абсолютно в стиле каждой крысы Содружества, но об этом Нейт благоразумно говорить не стал.

— Кстати ДНК Шона стала основой для тех синтов, которые не отличимы от людей. Так что у меня, в некотором роде, целая гора внуков, — если честно он не знает что ещё добавить к этим новостям, но надеется, что это хоть немного успокоит Сэма. И на всякий случай добавляет. — Все будет хорошо. Правда.

Еще было не поздно повернуть ключ в другую сторону, оставляя Лютика заключенным цидарисской темницы, — примерно такая мысль мелькнула в голове ведьмака, когда на него, наконец, обратил внимание бард. Но Геральт ей не поддался, хотя допускал, что еще сто раз пожалеет о том, что снова оказался втянут в жизнь Лютика.

Ведь не могло статься так, что они разойдутся каждый своей дорогой, как только покинут эту клоаку. Геральт был взрослым самодостаточным мужчиной, чтоб не строить воздушные замки на этот счет. Лютик как репейник на хвосте собаки — один раз мимо него пройдешь и все, считай не отделаешься.

И даже столь серьезный, невозмутимый взгляд барда под аккомпанемент его звякнувшего презрением голоса Геральта нисколечко не смутил. Он, оказывается, уже неплохо знал Лютика, чтоб понимать — это все напускное. Но все же Геральт знал его недостаточно хорошо, чтоб точно сказать, что там такого прячет за своим напыщенным фасадом его друг. (Друг же еще?)

Паршиво то, что ему было не все равно. Для мутанта с вытравленными из организма чувствами и эмоциями, Геральт был очень неравнодушен и это было очень неправильно.

— Лютик, — повторил ведьмак еще раз, отворяя внутрь тюремной камеры кованую дверь. Он склонил чуть голову к плечу и устало вздохнул. Да, он уже устал от того, что ему только предстоит вытерпеть и выслушать от Лютика. — Давай ты просто воспользуешься шансом и выйдешь отсюда? Снаружи все только и говорят о том, какое это неслыханное преступление запирать соловья в вонючую клетку. Люди просто не переживут, если самый знаменитый бард Северных Королевств скопытится здесь от дифтерии.

На месте Лютика Геральт бы уже пошел за собой хоть на край света, потому что он такой многословности и изобретательности в уговорах от себя с роду не слышал — и это дорогого стоит. Но даже если Лютик отнесется с недоверием к словам ведьмака, он хотя бы должен оценить импровизацию. Геральт вот сам с себя в глубочайшем удивлении. Благо, это не видно на его измученном ведьмачьим бытием лице.

Ладно, надо сделать первый шаг, — думает он, позвякивая ключами темниц на большом стальном кольце.

Холера.

Он что, нервничает, смотря на то, как отстраненно все еще держится бард, который и не торопится покидать свою засранную обитель? Геральт на это хмурится. А может не на это, а на то, что Лютик все еще не подорвался и не прыгает вокруг него, изображая радость от встречи. На одно мгновение ведьмак даже допускает мысль, что остаться здесь в компании крыс прославленному барду предпочтительнее, чем дать себя спасти мяснику из Блавикена.

(сгораааай, в огне, мясник, сгорааааааай)

Он как будто вновь слышит этот надрывный вой Лютика, под который пришлось выбивать из тюремщиков зубы и пердеж. Геральт выдает неоднозначное «хммм» и, наконец-то, делает несколько шагов к барду.

— Если ты сейчас не выйдешь, я тебя отсюда вынесу. Но тогда тебе придется потом отстирывать мою одежду, ты выглядишь скверно и воняешь как риггер. — Ведьмачье обоняние с этим заключением было абсолютно согласно.

Геральт протянул Лютику руку, возвышаясь над ним черной горой. Он и правда готов вынести этого невыносимого прилипалу на руках и отпустить где-нибудь на большаке подальше от Цидариса, чтоб он снова не угодил за решетку. А потом пусть дует куда хочет и живет как ему заблагорассудится. (Геральт, правда, все еще надеется на то, что Лютик возьмется за ум и перестанет влипать в неприятности).

Пустошь уже давно перестала по-настоящему пугать. Понятно, что без здравой осторожности тут не выжить, вряд ли выйдет слишком долго протянуть, если будешь сломя голову лезть в гнездо когтей смерти, чтобы у них кладку отобрать, или начнёшь задираться не перед тем человеком, но страх будто отвалился вслед за совестью. И носом. Когда-то было страшно, конечно, первые годы особенно. Тогда его ещё звали Купер, и он пытался выжить, сохранив рассудок. Теперь его самого впору бояться, или ты, или тебя, тут закон такой. Единственный, пожалуй, закон, который в пустоши соблюдается беспрекословно. И всё же... Как-то стало почти плевать, куда ты сунешься, на кого напорешься. Наверное, именно поэтому теперь так легко сняться с места и отправиться куда бы то ни было. Какая разница, где сдохнуть.
Когда-то здесь был штат Колорадо, теперь - часть земель, в которых орудуют ряженые в древнеримские доспехи фрики. Сухая каменистая почва под ногами сменяется испещрённой трещинами довоенной асфальтовой дорогой, и с каждым шагом всё слышнее становится гул местного рынка. Башка, ещё полчаса назад сидевшая на плечах одного невезучего бедолаги, при ходьбе стучит по бедру, и хоть Гуль совершенно не обращает на неё внимания, случайные прохожие очень проникаются её видом, стараясь обойти незнакомца по как можно большей дуге. Да, спрятаться как можно дальше в землях Легиона было недурной идеей, и это могло бы сработать, проблема в том, что по душу должника, чья голова теперь болтается у Гуля на бедре, наняли именно его. Не повезло, конечно. Но прежде, чем занять солидную сумму крышек в сомнительной конторе, надо было подумать лишний раз.
Самое сложное теперь - это вернуться в Калифорнию, по возможности на пути не встревая в истории. От мысли тащиться обратно снова своим ходом немного коротило, но на удивление и счастье его уже состоявшая цель добыла где-то корвегу, проржавевшую, конечно, но относительно целую. Во всяком случае, по машине видно, что за ней ухаживали насколько возможно в современных реалиях. Одна досада, завести её не получилось, и сколько Гуль ни дул щёки, склонившись над автомобильными внутренностями, ума дать так и не смог. Может, тачка и вовсе не на ходу, и он сейчас просто впустую тратит время, но испыток - не убыток. По крайней мере, довоенную машину во вполне пристойном состоянии можно будет толкнуть за очень приятное количество крышек, пусть даже и по запчастям. Благо, Денвер не так далеко, почти под боком, может, получится найти кого-то, кто в технике больше соображает, тогда хотя бы часть пути пройдёт быстрее.
По рынку приходится пошататься. Гулю вообще мало где рады, гулю с отрубленной человеческой башкой - тем более. Кто-то попросту отказывается с ним говорить, среди тех, кто не прикидывается глухим, никого подходящего. Может, всё-таки гиблая затея. Чувствуя подступающее жжение в лёгких, Гуль откашливается. на ходу затягивается из ингалятора, затем делает медленный глубокий вдох и выбрасывает пустую ампулу куда-то под ноги. Пузырёк отскакивает в сторону, стукнувшись о носок сапога, и, звякая, закатывается под повозку. Взгляд цепляется за неё случайно, подобные обычно используют работорговцы для перевозки живого товара и далеко не раз встречались ему на пустошах, как-то даже пришлось самому в подобной посидеть. Привлекает внимание же другое - возня рядом с мистером Хенди и диалог между торговцем и товаром. Робот, похоже, сдох, и встал вопрос о его починке. Гуль останавливается, когда работорговец дёргает рыжую девушку за рабский ошейник на шее, и ротор из рук девчонки катится в сторону. Уголок губ дёргается в ухмылке, надо быть далеко не умным человеком, чтобы так обращаться с штукой, начинённой взрывчаткой, повезло, что не рвануло, но эта мысль быстро сменятся другой.
- Чи-ни.
Хм.
Стоя чуть в стороне, Гуль провожает взглядом девчонку, пошедшую за укатившимся ротором, и её горячая речь о поддержке работорговли заставляет дёрнуть лысой бровью. Очень трогательно - пытаться вразумить кого-то, кто в принципе заинтересовался покупкой раба. Тот и не впечатлился, но несостоявшегося покупателя быстро отбривают.
- Чё пялишься?
Начинается. Ведь просто мимо же стоял...
Заметивший его работорговец неплохо сложён и держит в руках обрез. Абы какой, но за поясом ещё пара гранат, а в голове явно гуляет ветер, сочетание так себе.
- Нельзя?
- Тебе нет.
- Может, я покупатель.
- С гулями делов не имеем.
Гуль сквозь зубы сплёвывает себе под ноги.
- Ну и зря.
К чему он давно привык, так это к подобному отношению. Гулей нигде не привечают. Будь ты трижды приятнейшим, добрейшим и вообще самым славным парнем во всей пустоши, всё впечатление разбивается о твою безносую рожу. Всем сразу становится плевать, как тебя зовут и зачем ты здесь, обычно пытаются спровадить как можно быстрее. Тем более, конкретно этот гуль ни разу не приятнейший, совсем не добрейший и далеко не славный.
Из-под шляпы он смотрит на девчонку, пытающуюся колдовать над роботом по мере скудных возможностей. Её действия отточены и привычны, как будто она постоянно ковыряется в подобных железках, и говорит она уверенно. Со знанием дела. Не то чтобы хочется ради этого тратить на неё крышки, но спросить-то можно.
- Эй, рыжая, - окликает её Гуль. - Тачку довоенную починить сможешь?
Между ним и девчонкой встаёт всё тот же недалёкий с обрезом.
- Слышь, ты чё, тупой? Свали, пока цел.
Не сдержавшись, Гуль фыркает и переводит взгляд на работорговца. Дуло обреза смотрит прямо в грудь, но это просто досадная мелочь.
- Я не с тобой разговариваю.
За спиной одного начинают подтягиваться его приятели. Эти посубтильнее и вооружены похожим образом. У того, что по-приличнее одет, он замечает связку пультов, похоже, от ошейников. Видимо, этот в шайке за главного.
- Тебе же сказали свалить, гуль сраный, - произнёс этот "главный", тоже доставая обрез. - Мы с такими, как ты, не работаем.
- Слух, Рикки, может, у него крышек много, поделиться хочет? - оскалив гнилые зубы, улыбается третий из шайки. - Вот и пристал.
- То-о-очно, - тянет тот, кого назвали Рикки, и окидывает Гуля оценивающим взглядом, ненадолго задержав его на отрубленной голове. - Гони, что есть.
Шайка обступает его стаей гиен, но Гуль остаётся стоять, где стоял. Вот без этого никак нельзя, да? Обязательно нужно напороться на пулю? Подавляя раздражение, он натягивает фальшивую дружелюбную улыбку, совершенно не сулящую ничего хорошего.
- На вашем месте я бы этого не делал, ребята, тем более здесь.
- А ты не на нашем месте, - выдаёт самый крепкий. - Мы если гуля вальнём, нам только спасибо скажут.
Прохожие оборачиваются на шум и спешно уходят, торговцы из ближайших лавок начинают предусмотрительно прятать товар с прилавков и сваливать подальше - похоже, разборки здесь не редкость. Так везде, пожалуй, культура общения теперь такая, прошедший без перестрелок день впору отмечать красным в календаре.
- Ага, - поддакивает ему третий. - Думаешь, башкой отрубленной нас напугал? Не такое видали!
- Крышки гони! Чё встал?
- И пушку под ноги кинь щас же!
Проклятье. Хотел же не влипать в истории. Не привыкать, конечно, в пустоши всегда так, нет-нет да натолкнёшься на упёртых идиотов, считающих, что один гуль против них троих ничего не сможет, но просто ради разнообразия можно было бы.
- Да где вас, долбоёбов, таких штампуют? - раздражённо выдыхает Гуль, не сводя с шайки глаз. Пусть хоть один дёрнется. - Могли бы по своим делам пойти, а теперь червей кормить будете.
Раздавшийся выстрел вызывает волну криков, народ разбегается с площади, кто куда, и ближайший рынок пустеет в считанные секунды. Пуля входит между рёбер, жжёт лёгкое, и дыхание на несколько мгновений срывается, заставляя чуть согнуться. Ощущение знакомое, но неприятное. Самый крепкий оказался и самым нервным, решив пальнуть, чтобы гуль заткнулся. Всего лишь плюс одна пуля в туше.
- А вот это зря. - Гуль, морщась, расправляет плечи и резким движением вскидывает руку.
Из глазницы атаковавшего торчит рукоятка ножа, и на лице работорговца застывает такое простое удивлённое выражение лица, словно он сейчас вытащит нож из глаза, скажет: "Я так не играю", - и обиженно уйдёт, но вот в его лбу уже дыра, и тело, точно в замедленной съёмке падает на раскрошенный асфальт. Дуло ружья в руках Гуля дымится, оставшиеся двое какое-то время пялятся на товарища, потом - на ружьё, ровно столько, чтобы Гуль успел, перекатившись, отскочить за повозку и не попасть под открывшуюся пальбу. Державшая голову ткань развязывается, и та теряется где-то под соседним прилавком, пули дырявят корпус, и внутри повозки кто-то надрывно вскрикивает.
- Стой, придурок, товар попортишь! - кричит Рикки своему подельнику, слышны возня и топот - похоже, шайка разбежалась по укрытиям.
Где девчонка?
Аккуратно на долю секунды он выглядывает из-за повозки. Трупа не видать, значит, скорее всего, успела спрятаться.
- Устроим обмен? - повысив голос, предлагает Гуль и перезаряжает ружьё. - Вы мне девчонку, которая чинила робота, а я оставляю вас в живых. Идёт?
Никакого обмена он делать, само собой, не собирается, ему нужно узнать положение противника, и шайка оказывается до одури предсказуемой.
- Заткнись! - на истеричных нотах выкрикивает третий. - Ты Гарри грохнул! Сука! Я кишки тебе выпущу и на них же подвешу, тварь гнилая!
Отлично. Этот слева.
Выйдя из укрытия, Гуль стреляет в сторону одной из ближайших лавок, и из-за прилавка раздаётся протяжный вой. Он бы его добил, уже почти нажал на курок, но короткий свист отвлекает от цели. Тот, которого называли Рикки, открыто стоит немного правее и демонстративно держит в поднятой руке пульт.
- Девчонку хочешь? - Работорговец издевательски улыбается, поигрывая пультом в пальцах. - А если я ей сейчас жбан снесу?
Блять. Не то, чтобы она действительно ему нужна, но не очень хочется терять потенциально полезную единицу. Беглым взглядом Гуль снова пытается её найти. Что ж, по крайней мере, теперь понятно, какой пульт от её ошейника.
Он небрежно пожимает одним плечом, вторым это делать всё ещё неприятно из-за пули.
- Валяй. Я тогда тебе твой снесу и пойду своей дорогой.
На лице работорговца появляется растерянность. Такого ответа он будто бы не ожидал, и немая сцена на какое-то время затягивается, когда под ногами вдруг что-то бренчит. В последнюю секунду Гуль успевает пнуть гранату с выдернутой чекой в сторону и ненароком отправляет её прямо под повозку с рабами. Сорвавшееся с губ ругательство заглушает прогремевший взрыв.

Как же любит Апрель бродить по рынку в Ренске в человеческом обличии! Здесь всегда шумно и весело от обилия народа, можно разузнать самые последние сплетни и новости мира людей, наконец, завести новые приятные знакомства. Не с прекрасными боярышнями, нет, из юных дев Апрель давно уже ни на кого не смотрит, кроме своей милой ненаглядной Радушки, но хотя бы с людьми, которые чем-то, да могут быть полезны бессмертному месяцу. Вот хотя бы давний знакомый, сын торговца пирожками, Любомир, который сегодня подменяет, стоя с лотком, отца, приветливо кивает Апрелю, завидев его, и тут же выкладывает последнюю новость, что какой-то сильно шустрый мальчуган, стоило ему зазеваться, вот пару минут назад стащил с лотка пару пирожков с абрикосом, да и был таков. Так, мальчуган, пирожки с абрикосами... Ну конечно, старший братец Март, его привычки и повадки! А раз пирожки сворованы буквально только что, есть шанс, что братец всё ещё шатается где-то здесь в толпе, просто старается не попадаться на глаза Любомиру, чтобы заслуженно не получить трёпку. Неплохо, как раз с Мартом давно бы уже пора поговорить по душам и прояснить многое в их нынешних взаимоотношениях. Март, правда, в последнее время словно неуловим, такое чувство, что сам избегает любых контактов со всеми братьями-месяцами, не появляется даже в лесной чаще у Февраля, хотя раньше бывал там ещё чаще Апреля. Ну, ничего, здесь, на рынке, может быть, и удастся перехватить неугомонного старшего братца для разговора!

Распрощавшись с Любомиром да купив у него пару своих любимых пирожков с яблоками, Апрель медленно идёт вдоль торговых рядов. Торговцы на все голоса расхваливают свой товар и зазывают покупателей, покупатели выбирают на лотках и в палатках товар себе по душе и расплачиваются звонкими монетами, стоит всеобщий шум и изрядный гвалт. Вот двое мужчин в самой простой одежде обсуждают нынешний неурожай, сетуют, что будет дальше, если ничего не переменится. Эх, знали бы они, что ничего-то не изменится, пока не земле нет зимы, и вместо заточенных зимних месяцев властвует Ноябрь! Помочь бы зимним братцам в их беде, выпустить их из заточения, чтобы все вместе зимние месяцы одолели коварного Ноября и всё вернулось на свои места, да как? Даже Февраль уже, кажется, почти отчаялся вернуть свободу братьям и себе свой истинный облик.

Март попадается на глаза абсолютно неожиданно, выныривает откуда-то из толпы с пирожком в руках. Вот, на ловца и зверь бежит! Быстро схватив старшего братца за плечо, Апрель усмехается:

- Поговорим, братец? Только не здесь, слишком уж шумно и людно. Пойдём в дом в боярский дом, где я служу? Там на конюшне всегда пусто, никто нам не помешает.

Март, правда, пытается вырываться, будто норовя куда-то сбежать, но Апрель даже и не думает выпускать плечо братца. В конце-концов, в нынешнем облике он явно сильнее пострелёнка-братца, да и ловкости ему тоже не занимать. Но почему брат так упорно пытается удрать, словно боится возможного разговора? Ладно бы ещё Март так бегал от беседы с Февралём, это как-то можно понять, но ведь Апрель же не грозный даже сейчас, в облике старика, зимний месяц! Они же с Мартом всегда прекрасно ладили, считались закадычными друзьями во всём, а тут брат так отчаянно пытается удрать, такое ощущение, что просто не желает разговаривать.

- Брат, мы просто поговорим, в конце-концов, могу я узнать, почему ты так избегаешь и меня, и остальных братьев в последнее время? Пойдём, пойдём, всё равно я от тебя не отстану.

Блядская мультивселенная завирусилась похуже пандемии кроненбергов. С-137 повидал всякого говна на своём веку, но то, что заварили Marvel — это слишком даже для Рика Санчеза. Гики хоть раньше были посдержаннее, а сейчас совсем от рук отбились: опездалы стали наблюдательнее, внимательнее, подозрительнее, во всём видят пасхалки и их теперь не наебать байками об оптических иллюзиях и квантовых приколах, которыми объясняешь любую ситуацию, не поддающуюся восприятию среднестатистического homo sapiens. Того и глядишь, какой-нибудь дрочливый прыщавый аутист (или аутсайдер, как правильно?) заметит разрушение ЦКК и тогда... Да нихуя не будет, и слава Рикам! Потому что то, что происходит во вселенных Риков и Морти — остаётся в них же. Во вселенных, в смысле. А то подумаете ещё, что в их жопах. Хотя, чего только не случалось, а уж сколько всего забылось...

Но то, чего Рик Санчез никогда не сможет забыть — будет преследовать его до тех пор, пока не свершится возмездие. Событие, которое случилось во всех Вселенных, в которую бы он ни пытался влезть. Дайен, его луч света в тёмном царстве, не выживала ни в одном из миров, каким бы путём ни решился пойти очередной Рик. Потому С-137 встал на тропу войны, ещё не понимая, что эта война — с собственной тенью. Ему невдомёк, что главная битва всё время происходила внутри, а не на просторах бескрайней галактики. Даже если закольцевать кривую, чтобы поймать в ловушку ублюдка Прайма.

Да и пускай, если так проще: пускай думает, что месть поможет, потому что, в сущности, это единственное, что Ричарда держало в здравом, но нетрезвом уме. И он убивал, убивал, и снова убивал. Рика за Риком. Но, сука, Прайма не было нигде! Как не было и Дайен, как бы ни пытался С-137 убедить себя, что всё кончено и необратимо. Всё конченно настолько, что он готов был убить любого из Риков и занять его место. О, ему бы хватило наглости убедить чужую Дайен, что он именно тот, кого она любит. Наверное, хватило бы. Но история не любит сослагательного наклонения, даже если она проигрывается в бесконечном количестве итераций, заставляя разочаровываться — в себе, в Риках, в Морти, в знаниях, которые нихера не стоят, если не могут обернуть время вспять, — каждый раз. А значит, этому не бывать никогда.

Значит, от сосредоточится лишь на той цели, которую достичь проще всего: уничтожить сволоту, которая забрала всё. Даже если на поверку это оказывается нихера не просто. Рик Санчез не сдаётся! Только риканутый Рик может сделать невозможное, И если Прайму захочется посоревноваться за этот титул "самого риканутого", то, что же, милости просим, сука, давай. Баш на баш, или голова за голову. Выживет ведь самый риканутый, сечёте? План надёжный, как швейцарские часы. Ведь он всё-таки кое-что понял: другие Рики ни в чём не виноваты. Это они — два мудака, которые не смогли договориться, и остановить разрушение можно было лишь одним способом. Нет, не разъебав всё, как это сделал Злой Морти. Классическим средневековым способом — дуэлью. Ну, или отпиздить Прайма толпой, если повезёт и С-137 сколотит банду хотя бы из двух Риков.

Проблема в том, что Риков-то... и не осталось. Кое-кто ещё мотается по ЦКК, но в жёстком депрессняке от произошедшего. С-137 не хочет об этом вспоминать. Санчез вообще не может думать ни о чём, кроме того, что он как никогда близок к цели! Только вытяни портальную пушку и... нет, пёс, нельзя спешить. Нужно обдумать ещё немного. Вспыльчивость и поспешность решений приведёт к неудаче — в такое уже игрались. Нужно быть осторожнее. Грх! Чтобы Рик Санчез да пизданул такую хуйню... Но великая цель требовала великих жертв. Теперь-то Рик знал, что с Праймом у них интеллектуальное равноправие, и потому месть его должна была быть холодной — на поле боя, на котором они привыкли топить чужие космические корабли. А что надо делать, если против тебя выступает соперник, ничуть не уступающий в интеллекте и находчивости? О да, сученьки...

Конечно же, С-137 не придумал ничего гениальнее, чем намутить для сражения двоих себя! В идеале было бы для подстраховки позвать и других, менее умных, чтобы измотать Прайма, но в финальной схватке остаться лучшими из лучших. За титул "риканутого" мог бы посоревноваться (но нахуй ему это впало, ему подавайте проперженный диван, пиво и чипсы — ну просто гений как есть) ещё один, самый бесячий из мультивселенной по мнению Риков — С-132. Захвативший Адский престол, то есть, ну... буквально и на полшишечки доказал, что сверхъестественная дичь реальна, а это достойно уважения. Или его стоило бояться? Дед очевидно познал дзен, пока чиллился в жарких краях... Это, конечно, не Афганская война, но мало ли, рога надавили на мозг и теперь он как профессор Икс, мать вашу, может быть телепатом и переселяться в чужое сознание. Очень нужное преимущество в коварном кровавом замысле С-137. Даже если С-132 пошлёт его нахер, попытаться следовало хотя бы... во имя Дайен. Та карта, которую нельзя разыгрывать до талого, пока не прижмёт и прочих аргументов не останется. А так как они Рики Санчезы, то аргументы у них не закончатся минимум часов восемь.

С-137 находит его в баре "Сальный Рик". Место, которое когда-то служило гаражом в том примитивном смысле, в котором это слово юзают простые смертные — ну там, побухать, позалипать на шлюшек в колготках в сеточку под блядским мини, подраться с другими Риками. Теперь здесь ничего от былого величия некогда легендарного бара. А может, легендарным оно никогда и не было — кто теперь разберёт? Покрытые пылью полки, столики и аэрохоккей. Никто не грозится с порога прописать тебе в рыло только за то, что ты тоже Рик. Это ведь рано или поздно всё равно бы произошло, так к чему терять время? С-137 даже не оглядывается по сторонам в поисках — щуплая спина в белом халате и растрёпанные волосы под единственным софитом сразу притягивают взгляд, как в каком-то злоебучем вестерне. Теперь здесь два людей, ноль блядей.

Это и впрямь выглядит так, словно Рик Санчез прибыл грохнуть очередную подделку себя. Они бы положили свои ладони на портальные пушки в карманах халатов и сыграли бы в игру "самая быстрая рука на Диком Западе". Но нет, не сегодня. Больше ни один Рик не сдохнет. Не в его, С-137, смену.

— Пришел нахуяриться, — С-137 огрызнулся, толком не глядя на собеседника в белом халате. Игнорируя до тех пор, пока не приземлился на барный стул, едва не снеся его своей неловкостью. И только тогда повернулся с саркастичной улыбкой: — но за двадцатку баксов, могу и грохнуть. — Хотелось бы верить, что С-132 шарит за дедовской мем про двадцать баксов, иначе зачем оно всё. А то подумает ещё, что его жизнь какой-то мудень оценил в эту сумму. Пф! У Санчеза столько и нет, ёпта. Он уверен, что и у этого тоже. Кстати, лицо у него смешное, хотя казалось бы, ну ещё один Рик. Но нет. Во всех них какая-то изюминка, какой-то особый изъёб, заметный только профессиональным взглядом. А уж С-137 был профи в распознавании отличительных черт. Стольких Риков завалить, выслеживая Прайма. И ни в одном не встречать его.

— Когда я смотрюсь в зеркало, иногда думаю: нихуя я прям как нарисованный. Смотрю на тебя, бро, и вижу грёбанный комикс. — Вот и поди разбери, это называется обосрал или отвесил комплимент. Скорее всего, всё вместе. Затем Рик достал пушку из халата и положил её на барную стойку. Приподнял руки в мировом жесте нейтралитета. Тяжёлый вздох ознаменовал начало конца. — Плесни и мне. Разговор есть. Без ста грамм темка покажется тяжеловатой.

Туда-сюда, раскидаться сорокоградусным, и затем наваливаться острым локтем на стойку, развернувшись всем корпусом к Рику. Нахмуриться и изречь на серьёзных щах предложение:

— Ты и я, друже. Мы должны грохнуть Прайма.

У Адаара были разные судьбоносные моменты. Вот прямо такие чтобы хоп — и жизнь сделала поворот в другую сторону. И ещё. И ещё. Но вот сейчас поворот был настолько крутым, что это была не просто другая сторона, а… а… а огромный поворот на триста шестьдесят градусов! Вот!

Вокруг больше не было привычного отряда. Были только люди. И эльфы. И гномы. Не так как обычно, а гораздо больше. А ещё никто из них не давал ему заказов с обещанием заплатить за помощь. Все ходили злые, недовольные, подозрительные. И голодные. Лекарь Адан ещё сказал что у них не хватает припасов, потому что всё что можно, он извёл на огромного кунари. И они все зачем-то звали его Вестником Андрасты, хотя она ему никаких вестей не передавала.

А, и у него за руку ещё прицепилась вот эта штука. Дурацкая, зелёная и кусачая, но как он понял, очень полезная, потому что из-за неё кроме Адаара никто не мог закрывать большие зелёные разрывы в Завесе. Маленькие тоже. Вообще любые разрывы и только поэтому Кассандра до сих пор не передала его в руки Церкви, которая жаждала мести за смерть Верховной жрицы. Адаар пошутил, что для церкви они слишком кровожадные, но почему-то никто не посмеялся.

Так что пришлось собрать волю в кулак и придумать чем он мог бы помочь тем, кто живёт в Убежище. А то чувствовалась в дефиците запасов какая-то его вина…

И разобраться что у него на руке такое происходит. Колдовать же он сам научился, может и тут что-то получится?

Было немного страшно, поэтому не иначе как сама Андраста послала ему в помощь такую же неприкаянную душу. Лавеллан веселил Адаара разговорами, ведь как известно, истина может вскрыться в самых неожиданных моментах. Вдруг вот они сейчас поговорят, а потом это самое озарение как снизойдёт! А ещё Лавеллан был из долийцев, а они обычно знали немножко больше остальных.

Но что-то в этот раз пошло не так. Адаар старался, тужился, пыжился, немножко пыхтел и получал за слишком уж громкие звуки палкой, но ничего не выходило. По правде сказать, он и не знал что там должно было выйти, но позориться перед кем-то своим незнанием не хотелось. Как маг, он чувствовал глубокую ответственность за образ магов перед лицом не владеющих магией. А то вдруг они там, чего доброго, решат, будто он не может справиться и стал одержимым.

— Я что-то чувствую, — он надеется, что его кивок получился внушающим уверенность.

Вообще-то он в самом деле что ты чувствовал, но уверенности в том, что конкретно это было… ну его же не об этом спрашивали.

Он сделал очень долгий глубокий вдох, выдохнул и постарался уловить то самое. Выходило не очень. Да он же не специалист в… да демоны знают чем вообще была эта метка на руке! Он её вообще не просил, можно кому-нибудь отдать, а его отпустить домой? Шокракар обещала, что они за эту работу получат, как за три заказа, где его деньги?!

— А-а-а! — зарычал он и встряхнул руками, сбрасывая с себя словно капли воды несколько огненных искр. — Надоело!

Вот с огнём было просто.

[indent] дыши. дыши. пока хрипы разрывают грудь, пока барабанные перепонки лопаются от свистящих криков выходящего через щель раскаленного воздуха – дыши.

[indent] «беги!» кричит сестра, толкая в спину. слышны только квакающие хлюпающие звуки за плечом – и так страшно обернуться, в голове уже стучит это очевидное знание – ее уже нет. ее нет, она исчезла, она больше не сможет закрывать ему глаза руками – не смотри, не смотри, не смотри. там ничего нет. там черное течение не поглощает маму на наших глазах, просто не смотри.

[indent] пальцы от охватившего ужаса сжимают маленькую плюшевую игрушку.

[indent] чавк. чавк. чавк. ему не нужно смотреть, чтобы видеть перед глазами чудовище, в которое превращается его мать. ему на макушку падают крупные бусины сестринских слез, но она ни на секунду не разжала своей хватки, чтобы не позволить младшему брату увидеть этот кошмар.

[indent] но он все слышит – и воображение дорисовывает самые красочные детали самостоятельно. ухо холодит колючее дыхание смерти.

[indent] беги!

[indent] отчаянный вопль за спиной обрушивается кнутом на сгорбленную беспомощную спину. рывок – и...

[indent] ничего. он не может бежать, нога вязнет в чем-то бесформенном, обжигающе горячем. между лопаток течет холодный пот – оборачиваться страшно, не смотри, не смотри, не смотри, беги, просто уходи отсюда, брось всех здесь и беги, чтобы выжить. им уже ничем не помочь.

[indent] тело, скованное ужасом, не слушается. едва ли не со скрипом поворачивается голова, чтобы посмотреть на то, что мешает убежать.

[indent] покрытая наростами черного течения рука сжимает его лодыжку.

[indent] - ты... просто... бросишь... меня?.. – речь чудовищ неразличимая, скомканная, рваная, но среди этих бессвязных звуков анаксагор отчетливо слышит обвинительные слова его старшей сестры. – я... умерла... из-за тебя...

[indent] сердце заходится стуком где-то в горле, не позволяя жадному глотку воздуха проникнуть в легкие.

[indent] - я... я не... прости, - пыль и копоть на щеках разъедают детские слезы, мальчик сбивает цепкую лапу ползущего чудовища второй ногой и убегает.

[indent] нежное и болезненное «живи» доносится до него прежде, чем их небольшой дом обрушивается под тяжестью всеуничтожающего проклятия амфореуса.

[indent] пострадавшие от черного течения с нескольких полисов стекаются в один уцелевший город поблизости – вопрос времени, когда катастрофа, следующая по пятам, доберется и до них. в перешептываниях напуганных людей рождается слух об охеме – полисе, способном устоять против этих чудовищных порождений. выжившие мечтают спрятаться под сенью кефала, твердо уверенные, что обязательно смогут добраться – раненые, изнемогающие от болезней и голода. анаксагор не тешит себя ложными надеждами. он лишь босоногий ребенок с потрепанным плюшевым геозавром в руках. ему не хватает еды – кто постарше забирают больше, потому что маленьким детям не нужно стоять в дозоре, а взрослым ничего не стоит вытолкнуть коротышку из очереди за куском черствой булки.

[indent] анаксагор слишком горд, чтобы попрошайничать, и слишком напуган, чтобы ответить обидчику. он знает, что не сможет добраться до охемы, но последнее «живи» все еще стучит в висках.

[indent] «помнишь, ты хотел все изменить?»

[indent] - я даже не могу достать себе еды, что я могу изменить?

[indent] «ты ведь умный мальчик, вспомни пророчество – тебе уготована интересная судьба».

[indent] - я ненавижу пророчества, - анаксагор всхлипывает от обиды, - почему в нем не было ни слова о вас с мамой? почему я должен верить в него и следовать, если оно даже не помогло вас спасти!

[indent] «преодолеешь ты вершины чистоты и вновь вернешься к мукам разложения...»

[indent] - не хочу ничего слушать!

[indent] анаксагор просыпается резко, закрывает уши руками и отчаянно пытается сдержать всхлипы. стыд за резкие слова душит так сильно, что приходится давиться слезами, чтобы никто не увидел и не услышал. ему больше не увидеть сестру – и даже во сне он грубит ей, хотя нужно было сказать простое «я так скучаю».

[indent] - не уходи. не уходи...