anthony stark # marvel robert downey jr. (не принципиально)

это было в тот месяц, когда мой дом вдруг стёрло с лица земли.

многие из выживших тогда пытались бороться с силой, которой на самом деле даже сами мстители толком то и не могли противостоять. большинство из тех, кого я знал прежде — не стало в первые же минуты; каштаны, которые служили домам живой преградой с восточной стороны, начисто облетели и теперь лежали голышом, поднимая к небу чёрные высохшие корни. дорога, ведущая в город, была усыпана обломками и раздавленными трупами, которые успели покрыться земляной пылью и лежали теперь на песке вперемешку со сгоревшими листьями.

меня привезли к развороченным глыбам в середине августа, через четыре дня после трагедии; я вышел из военного милоша и увидел только голую развороченную землю вместо дороги в город. я услышал хруст под подошвой сапога, растерянно опустил глаза и увидел каштан, треснувший под моей ногой, зелёную мякоть, вытоптанную смолистой грязью, и выдавленное из него чёрное ядрышко. за два дня я в одиночку разобрал обломки дома, я похоронил их всех — неподалёку, в особом, густо заросшем крапивой месте, где под землёй журчала вода и дул сырой и солёный подземный ветер.

тогда я ещё не понимал, что случилось, я почему-то чувствовал себя обманутым; здешний мир возле дома, состоявший из имён, которые я помнил, из деревьев, пчёл, глины и воды, лишился разом всего — всего того, что я представлял себе здесь неуязвимым, практически бессмертным. мне было двадцать три года, не больше, и мир уже дал трещину. с тех пор я так и хожу вокруг неё, не понимая наверняка, хочу ли я получить всему этому хоть какое-то объяснение — от тебя.

---

у меня незакрытый гештальт: дать старку по морде; желательно, дважды пока рука не устанет; желательно, тет-а-тет. в этом описании всего два слова о тони, потому что это концепт; потому что со стороны земо, ему не хочется знать, кто такой тони, что он за человек, какой у него характер, какая у него любимая песня, ему хочется только каких-то разъяснений для самого себя и всему тому, что уже когда-то произошло. ну а мне очень хочется подробностей всех этих сложных взаимоотношений, хочется рассмотреть в старке что-то вроде ч е л о в е к а, у которого всё-таки есть сердце и который умеет сожалеть, даже спустя столько лет. скажу сразу: я не вижу вариантов для красивого развития этих взаимоотношений, потому что, после случившегося, несмотря на все возможные душевные усилия, земо всегда будет держать в голове то, что случилось с его семьёй; но несмотря на это, мне важно подвести между ними какую-то черту определённости и выкатить тебе небольшой сюжет на ту часть мувиверса, которая «про людей» и никак не связана с космосом (потому что земо — это про землю, всё остальное его мало волнует). хочется поймать старка на борту личного самолёта — без охраны, без костюма, без гаджетов — и разглядеть в нём по-настоящему уставшего от жизни человека, который даже собственное сознание едва удерживает на поверхности, не говоря уже о том, какой груз висит на его плечах. можем в процессе договориться о сотрудничестве, а можем — снова разойтись как враги, тут уже как карта ляжет, или как сам захочешь; я хэдканоню, что из рафта земо всё-таки выбрался, но героем становиться не собирался, у него на восточную европу и то, во что выродилась гидра — свои планы, и, мягко говоря, героического там нет ни на грамм (но это с какой стороны посмотреть). давай, для начала, попробуем хотя бы поговорить о том, что случилось много лет назад в заковии, — не знаю, насколько это важно для тебя, но у меня уж точно камень с сердца должен сойти.

по важным моментам: слоупок по постам, зато постоянство гарантировано; приветствую у игрока в постах любую стилистику/время/лицо — всё как захочешь, потому что никого из нас не хочу ограничивать во вдохновении. ещё мне крайне важно, чтобы ты хотел/умел в обсуждение хэдканонов и развитие сюжета со своей стороны, потому что тащить эту часть в одиночку я не готов. заходи сразу в лс, если вдруг, приноси пост, и там уж обо всём договоримся.

пример поста

страшно и лень, просто я интендант из простыней шью белые флаги давно пришло время их распускать

В Кашмире стоял туман, и голова профессора из Германии кивала Земо из темноты, прямо над выпотрошенной тушей генерала Модрича. Тело, а точнее — всё то, что от него осталось — застряло между двумя бетонными блоками, которые обвалились через две минуты после взрыва, и теперь оказалось почти полностью затянуто под развороченные облицовочные доски. Из-за прорыва на дамбе, оно почти целиком оказалось под водой и теперь едва заметно двигалось вперёд и назад, волосы намокли, облепили красный от пыли и крови лоб и казались иссиня-черными под больничным светом ручного фонаря.

В одиночку выкорчевав кусок бетонной плиты, накрывающей утопленное тело, он присел на него, чтобы перевязать носовым платком хлюпающие в мокрых сапогах мыски. В какой-то книге про войну восьми князей в Китае ему попадалось похожее упоминание об утопленнике, который во время штурма артиллерии был ранен в плечо и соскользнул с моста в ручей; его придавило продовольственными ящиками, и когда он попытался выбраться — разорвал ногу и утонул в маленькой лужице, прямо посреди камней. Затянув платок, он вылил воду из военных сапог, перемотал ноги обрывками чужой формы и вновь опустил ноги в воду. Вода близ разрушенных колонн поднималась до колена, развороченную землю за эти дни успели размыть дожди.

Присев на корточки возле вытянутых ржавых маяков, он потянулся к всплывшему трупу и стал обшаривать его карманы. Распухшая голова генерала скрылась, ядовитый фонарь стал тускнеть в предрассветной дымке, и каменистый Лиддар снова стал невинным гималайским родником, окружённый ивами, зелёным мхом и рогозом.

Хорошо бы теперь выпить чаю с мёдом, подумалось ему, в одной из опустевших палаток Бергишеского клуба и залезть, отогреть ноги под пуховое одеяло, да вот только не выйдет — придётся вернуться в Гароту, собрать вещи и убраться отсюда первым же рейсом.



шавиль, проездом, двадцать восьмое февраля

ты помнишь пять глав из послания иоана? нигде в своих записях он не говорит об определении чистоты, но мы уже понимаем из его слов, что вещи, из которых она состоит — их должно быть шесть. чистота веры и чистота мысли — на самом деле синонимичны, если мы не берём в расчёт те хрупкие постулаты, на которые он ещё в то время опирался. вспомни самые распространённые толкования: шесть дней творения, шесть планет в толковании стефаноса александрийского, шесть ступеней к храму царя соломона и двенадцать каменных львов, по два на каждую ступеньку, и на последней оба будут смотреть на восток.

может быть не совсем ясно, что он имел ввиду по числу жертв и мастеров, но если ты вспомнишь августина или магараля, которые признавали число шесть — совершенным, числом полноты, поскольку распространиться можно исключительно в шести направлениях, ты вспомнишь, что у мастеров — всегда при себе будет ключ; и задача не в том, чтобы найти именно ключ. трудность решения заключается в том, что один из шести мастеров — обязательно мёртв. значит и решить задачу становится невозможным.

может быть и тебе пришло время писать шестую главу,
никому не оставив ключ?



Почему я назначил ему встречу в Белграде? На это было несколько причин. Прежде всего, я не мог пригласить его в дом, и если за мной следили, воскресная поездка в Скардалию никого бы не удивила. Я хотел приехать немного раньше и побывать в старом городе, куда ленюсь выехать просто так, хотя туда бегает жёлтый трамвай и езды всего километров двадцать. Третья причина была куда серьёзнее: этот район я знал наилучшим образом, и если бы так сложились обстоятельства, и мне бы вновь пришлось бежать — отсюда самый короткий путь к шоссе номер семьдесят, границе с Румынией.



Под широкими летними шляпками из соломы — будьте благословенны английские традиции, которым сербы с конца восьмидесятых благосклонно следовали — не видно ни волос, ни бровей, а это единственные черты балканских женщин, которые стоит запомнить, чтобы их различать. Нет, в Белграде вообще не принято разглядывать случайных прохожих, поэтому в местных кофейнях столики стоят близко друг к другу, но к соседям никто никогда не приглядывается.

Не было слышно и боя колоколов, хотя совсем неподалёку расположился храм Святого Саввы, и официант, завидев какой-то интерес к окружению, посмотрел на своего гостя с таким изумлением, будто тот вдруг заговорил с ним на иврите или принялся подмешивать в свой чёрный кофе — креплёное португальское вино. Вместо боя часов сюда доносился одинокий голос медной валторны: здесь такое не каждый день и только до полудня, так что есть время нарисовать у себя в голове образ крепко пьющего музыканта, живущего в квартирке, сплошь заставленной пустыми бутылками, напротив брусчатой площади; очень угрюмого человека, вспоминающего о музыке только по утрам, пока у него в голове ещё ясно.

— Его зовут Фабио, он живёт в трёх кварталах отсюда и каждый день опаздывает на работу, потому что только здесь и сейчас — в промежутке между девятью и десятью часами утра, он может встречаться со своей внучкой и угощать её мороженным перед тем, как мать отведёт её в школу, — бесшумно перегнувшись через зелёную ограду летней веранды, Гельмут вдруг тихо заговорил из-за чужой спины; как-то мельком, почти суматошно, растянул свою ненавязчивую улыбку и вдруг добавил. — Давай постараемся им не мешать, хорошо?

В руках у Земо был конторского вида листок, вероятно, предназначавшийся для чужой подписи — что-то вроде учётного документа из военкома, а также простая шариковая ручка. Июльское утро было солнечным, толстые зелёные стекла кафе сияли, будто морская пена, и он бросил несколько слов официанту, заказав кофе и передав листок, неторопливо обошёл ограду и присел напротив чужого столика, принявшись закатывать белые рукава рубашки. С каждым часом воздух в городе разогревался до душноты.